С Грязновым полковник как поздоровался при встрече, так и попрощался только сухим кивком. А Вячеслав Иванович даже не встал со стула: как сел верхом, так и не поднимался. И руки из карманов брюк не вынимал, чтоб не протягивать самому и посетителю не давать повода. Тоже кивнул в ответ и, дождавшись, когда дверь закрылась, негромко сказал, как бы самому себе:

— Вот прохиндей! Земля таких не видела. Ну жук! Куда тебе до него, Федя!

— Зря ты, Славка, нормальный мужик, — вступился Фролов. — А что касается ситуации…

— Да пошел он на хрен, обсуждать еще всякое дерьмо! Ну что, перекусим? Или как? Может, у вас уже другие планы? — Грязнов, хитро прищурившись, глянул на Федора.

— Сам же обещал, а теперь на попятный? — сделал вид, что готов обидеться, Фролов.

— Ну раз обещал, тогда какой разговор, — сказал Грязнов, вставая. — Поехали в «Пушкинъ», там рыбка вкусная и твердый знак в конце.

— А твердый знак при чем? — усмехнулся Турецкий.

— А чтоб крепче было!..

…Поздно вечером, можно сказать, почти ночью состоялся такой диалог.

— Не говори мне, Саня, не спорь, не убеждай! Жук — он и есть жук, жучара! Но при этом у него есть отчасти реабилитирующий его фактор. Он отлично понимает, кто он есть на самом деле. А жук, который знает уже, что он жук и жучара, в некоторой степени может считаться… как это?

— Не понимаю, о чем ты? — пытался утихомирить Грязнова Турецкий. — Ну и пусть себе жужжит, если он жук. Им положено…

— Нет, но ты заметил, как он это делает, а? Ну я тебе доложу, ай-я-яй!..

Грязнов с Фроловым надрались в «Пушкине» — пусть и не до потери морального облика, но прилично. И тут же затеяли спор о том, насколько основательно прогнила правоохранительная система, а также о том, что ее еще держит на плаву и сколько времени это может продолжаться. Примерами они оперировали такими, что, окажись поблизости кто-нибудь из тех, кто понимал бы толк в обсуждаемом вопросе, наверняка решил бы, что попал в компанию злостных диссидентов, для которых вообще нет на белом свете ничего святого…

Спор они свой так и не закончили, поскольку обозначенные персональные позиции почти не различались между собой.

По Фролову, все выходило плохо и гнило. Но тем не менее во всем этом дерьме каждый может изыскать свою собственную возможность заработать на жизнь, не столько даже благодаря, сколько вопреки всему, что характерно как для нынешнего времени, так и для истинно русского характера вообще. Мол, нам, чем труднее, тем забавнее. Не такое переживали, не помрем и теперь. А лучше совсем плюнуть на все, и позаботиться о своем здоровье, потому что никто другой тебе больше не поможет.

А по Грязнову, все в стране не просто плохо, а совсем безнадежно — и с политической волей, и с экономикой, и с общественной моралью, в связи с чем у населения растет чувство протеста, которое и приведет в конечном счете… Куда? А куда мы все идем? Вот туда и приведет, стало быть. И это вовсе не большевистский синдром — чем хуже, тем лучше! — а неотвратимая логика постсоветского бытия.

Но оба сходились во мнении, что нынешних реформаторов надо всех, скопом, в Сибирь — лет на пятьдесят, поднимать нравственность! Вот тогда к чему-нибудь путному, глядишь, и придем.

Черт знает что! Взрослые, да какое уж — старые люди, генералы, а несут!.. Расслабились, называется.

Фролов не выдержал напора с двух сторон и раскололся, сказал-таки, кто из министерских домогался у него прекращения шума. Оказалась весьма нехилая команда: замминистра и трое начальников главков. Назвал их поименно. Ну понятно, заместителя министра волновал вопрос с Государственной думой. Нет, не в том проблема, чтобы в корне пресечь безобразие, а в том, чтобы убрать ненужный и опасный кое для кого общественный резонанс.

Да и о чем можно говорить, если в отдельных российских краях и областях уже в тандеме с государственной властью на руководящие посты пришли криминальные авторитеты и откровенные уголовники?! И все об этом знают и без конца пишут, а те плюют на так называемый общественный резонанс! Чего бояться-то? Просто замминистра не хочет сам влезать в эти разборки, а новый министр, кажется, вполне способен взять да и поручить ему такое разбирательство. Нужно? Как же, как же… Короче, прикрой, мать твою, пока тебя самого не прикрыли!

Ну а генералы из главков, те просто свой интерес имели. Это ведь только в названии фонда присутствует термин «благотворительность», а на деле все гораздо сложнее. Или проще — как посмотреть. Да, какой-то процент средств идет на оказание конкретной помощи, о чем пишут в газетах и снимают для телевидения. И без чего никакой общественный фонд просто существовать не может. Но главная-то задача данного фонда состоит в другом: он создает отдельным руководителям министерства, хотя об этом нигде не говорится открытым текстом, соответствующие условия для осуществления их общественно значимой трудовой деятельности. Причем исключительно на пользу Отечеству и народу. О царе пока говорить рано. Пробовали, но показалось неуместно. И когда в подобной благотворительности имеется твоя личная, глубокая заинтересованность, разве не должен твой коллега также проникнуться ею, оценить особую важность поддержки собственных «кормильцев» и метким плевком загасить ту пресловутую искру, из которой, в определенных условиях, способно запросто разгореться пламя, опять же мать его тудыть и растудыть?.. Вот такой расклад.

Трое генералов, сидевшие за столом в ресторане «Пушкинъ», были достаточно грамотными людьми, чтобы не заниматься чепухой и не уговаривать друг друга не поступаться совестью. Хотя если разобраться, то сегодня даже такую извечную категорию — одновременно расплывчато иррациональную и абсолютно конкретную — каждый вполне может понимать по-своему. В зависимости от занимаемого поста, уровня развития или вместимости собственного кармана. В конце концов, пришли к выводу, которым и закончили вкусный и дорогостоящий ужин (платил Славка, раз была его идея): плохо, конечно, но надо держаться. На ногах.

Сначала отвезли на грязновской машине Фролова, затем Турецкого, который держался крепче остальных, а потом уж и Вячеслав отправился к себе домой. Но, приехав, он тут же перезвонил Турецкому:

— Слушай, Саня, оказывается, я дома не один. У меня и тут гости. Знаешь кто? Ну Дениска — это непременно, да он и не гость никакой. А второй — Юрка, которого мы с тобой сегодня уже поминали. В смысле, вспоминали. Нашему адвокату, видишь ли, оказывается, мой совет нужен… был. А я как раз в том состоянии, чтобы давать ценные советы, понимаешь? Но вопрос серьезней, чем я думал. Поэтому на завтра объявляется совет старейшин. Ты и я.

— А нам это надо, Слава? — нетвердым голосом поинтересовался Турецкий, которого Ирина тщетно пыталась загнать в постель, чтобы не приставал со своими общественно-политическими выступлениями.

— Нам это надо, Саня, — твердо заявил Грязнов. — И ты скажешь, что я прав, когда услышишь от меня, что в деле фигу… фи… гурирует… Знаешь кто? Полковник Брусницын, — эффектно закончил Вячеслав. — Вот ви… дишь, я от тебя, Саня, ничего не скрываю. А Федьке никогда не скажу, потому что он… ну?