Приземлились, и начался инструктаж по технике безопасности моего прыжка в океан. Инструктировал спасатель МЧС. Они все были замечательные, я их полюбила потом очень. Мне надо было выйти на «лыжу» («лыжи» – это достаточно тонкие трубки, на которые приземляется вертолет), постоять там, держась практически ни за что, т.е. за верхнюю абсолютно гладкую часть входа в кабину, и по знаку спасателя прыгнуть солдатиком вниз, прижимая руки к подбородку, а подбородок к груди, чтобы не выбить зубы и не откусить язык. Я впала в бессознанку и стала отрабатывать свои нехитрые телодвижения, как зомби. «Тебе надо помнить только три жеста, – твердил мне спасатель. – Приготовиться, лыжа, прыжок». И показывал мне, что при этом он будет делать рукой. Я тупо шептала, пугая Фоменко и окружающих своим безумием: «Приготовиться, лыжа, прыжок». Больше со мной ни о чем поговорить было нельзя: я не въезжала, о чем меня спрашивают.

Все-таки я каким-то образом дала необходимое интервью, и мы полетели. На этот раз нас было четверо – впереди рядом с пилотом сидел наш оператор. Опять невероятная эйфория полета, а потом мы прибыли к месту назначения и стали кружить над небольшой лагункой. Я тупо смотрела на спасателя, ожидая сигналов рукой, потому что ничего ведь не слышно от шума двигателя, а спасатель все бездействовал. И меня снова скрутил страх, мне рисовались страшные картины, как я во время самого прыжка потеряю сознание, сделаю все не так и сломаю себе позвоночник. И вдруг вижу, мой спасатель начинает делать рукой круговые движения. Тут я временно сошла с ума. Я не знала, что означает этот сигнал, покрылась холодным потом и одеревенела, а мозг, переполненный адреналином, бился о стенки черепной коробки, решая, как должно реагировать мое тело на это махание руки спасателя. Слава тебе, Господи, спасатель взглянул на меня! О, какое у него сделалось лицо! А ведь взрослый и смелый мужик, профессионал из лучших. Перетрухал он, сумела я его своим личиком напугать. Он стал мне объяснять руками, что сигнал обращен не ко мне, а к пилоту. Оказалось, что он требовал, чтобы вертолет спустился ниже, а чудесная стрекоза ниже не могла спуститься, законы аэродинамики не позволяли. Вот мы и болтались над лагуной, но я уже не обращала ни на что внимания, радуясь тому, что все-таки еще не чокнулась.

Наконец он поднял руку на уровень груди – «приготовилась». Я перекрестилась и начала молиться Божьей Матери. Рука вверх – выход на «лыжу». Я и встала, держась скользкими от пота руками за вверх входа. А дальше опять затык. Стою я на этой самой трубе в неудобной позе, а следующего сигнала все не поступает и не поступает. Можно сказать, болтаюсь между небом и водой и боюсь, что сейчас свалюсь без всякого сигнала. И вдруг вижу, как наш оператор тоже вылезает на лыжу впереди меня, оттягивается на веревке под углом в 45 градусов и начинает снимать сам себя камерой, держа ее обеими руками перед собой. Да еще рожи всякие смешные строит. Развлекается. И как-то пафос и серьезность момента в секунду улетучились. «Уф! – выдохнула я. – Вон он что вытворяет. Значит, фигня. И бояться нечего». Только так подумала, а тут и сигнал – вниз! И таким стройненьким солдатиком, вытянувшись в струнку, прижав все, что полагается, ко всему, к чему велели, сиганула.

Невероятные ощущения! Прыжок мой длился всего-то несколько секунд, но я их не забуду никогда, я действительно была в свободном полете! Ничего подобного я никогда в жизни ни до, ни после не испытывала! И я снова «всех победила»! Ну, в себе самой «всех победила». Здорово!

P.S. Я не знаю, сколько метров я пролетела, но точно не три, как обещали ласковые телевизионщики. Не менее шести, я думаю. Но должна признаться, что с годами высота моего прыжка неуклонно увеличивалась, однако я в этом создании внутренней легенды не виновата, это без меня как-то. И еще. Подруга-то права оказалась! Приятно мне все это вспоминать, и настроение мое улучшилось, хотя и так было неплохое. Всем удачи.

Хочу продолжить про «Последнего героя». Разохотилась и завелась. Для меня этот проект очень много значил на самом деле. Я всякие секреты и подробности описывать не буду, это внутренние дела, но кое о чем напишу.

Сиганула я, значит, с вертолета в океан и поплыла к берегу, вокруг меня операторы подводные, аки водяные и русалки, плещутся, а я такая из себя героиня, плыву к своим соплеменникам (команды называли «племенами», а участников – «партисипантами»). Встретили меня типа радостно, хотя давно между собой договорились, что при первой же возможности меня сольют. А тут обниматься, целоваться, по плечам хлопать, люди все из шоу-бизнесов, их обучать не надо, как себя перед камерой вести. А у меня журналисты проекта скорее интервью брать, типа зачем вы сюда прилетели и что сейчас чувствуете. Ну, и я не первый год перед камерами маячу, все честь по чести: «За эмоциями прилетела, а миллион мне и на фиг не нужен».

Но ровно через сутки мне уже и эмоций не надо было, наоборот, никто из начальников и руководства не понимал, как унять мои слишком бурные плачи и смехи, и слали в Москву телеграммы, что, мол, Догилеву, похоже, надо госпитализировать, потому что прыгнуть-то она прыгнула, но головой, видать, при прыжке своем повредилась.

Что со мной было? А «колбаса» со мной была. Это мне соплеменники объяснили, вернее, я просто слышала, как, проходя мимо рыдающей скорбной и одинокой фигуры (моей), Пресняков сочувственно произносил: «У Таньки колбаса». – «А! – отвечал ему Бялко. – Пройдет». Это они не по бесчувствию и злобе, просто, оказывается, каждый островитянин в той или иной мере это пережил. Лишь Проклова иногда подсаживалась ко мне и пыталась ласково что-то нашептывать, успокаивать. Ой, Леночка, дай тебе Бог здоровья! Но разве «колбасу» успокоишь? Нет, она должна сама пройти. Это так организм реагирует на резкие изменения условий жизни, а сколько и как он будет реагировать – это уж от индивидуальности зависит.

Моя индивидуальность настолько распоясалась в своих реакциях на перемену участи, что мне на третий день прислали психолога, за разум мой опасались, такой я им неадекватной казалась. Прелестная Ира-психолог пыталась со мной вести какие-то беседы и выясняла, чего я хочу и от чего так горько плачу. «Вы хотите уйти из проекта?» – допытывала она. Я отрицательно мотала головой. «А чего вы хотите?» – «Вот именно, я вообще не знаю, чего я хочу!» – кричала я, и новый поток слез орошал песок острова. Кончилось тем, что Ира обалдела от меня и только повторяла: «Все будет хорошо, просто поверьте мне, все будет хорошо…» А я уже икала от слез своих.

Знаете, что самое смешное? Что назавтра действительно все стало хорошо! Нам велели снимать короткий фильм-капустник, и я стала режиссером. Мне дали оператора и звукооператора, а соплеменники стали артистами и вообще-то слушались меня. Не все. Одна не слушалась. Не Проклова. Я увлеклась, все увлеклись, я забыла про голод, который вообще не способна переносить, и начали мы снимать. Наснимали много, нам уже просто запретили снимать, потому что мы вообще все кассеты израсходовали, на нас даже ругаться начали, а у нас – вдохновение… Так и осталась я на острове и прижилась.

Вообще-то на вылет, как я уже говорила, я стояла первая, но я и не против этого была. Я сразу сказала своим островитянам, что никому дорогу переходить не буду, что первая неделя самая трудная, а я ее не проживала, поэтому готова уйти, если мы проиграем конкурс. Но мы все время выигрывали и конкурсы, и испытания, так вот получалось. Те, другие (их племя называлось, по-моему, Крокодилы), не хуже были, но так складывалось. И я вдруг поняла, что ничего я не старая, а как раз «ягодка», если могу два часа плыть (это мы с Лыковым назло всем поплыли тотем искать, придурки. Нас потом на лодке вывозили, и добрых слов мы с Саньком не слыхали от телевизионщиков), что научилась разводить костер в таком влажном климате, что очень даже от меня большая польза, что я находчивая и ловкая, лично штук семь кур поймала в загоне. Конечно, были и ссоры, и непонимания, и обиды. Так куда ж от них? А от них – в бирюзовый океан! Проплывешь подальше, смотришь в это бесконечное небо и понимаешь, что Бог есть. Уж больно все красиво. А самое смешное, что у меня все болезни прошли! Я же приехала туда с огромным пакетом лекарств, в том числе и антибиотиков. Я когда на остров собралась, знакомые кричали: «Ты с ума сошла? Куда ты летишь в таком состоянии?!» – «Ничего, – успокаивала я их. – Я там дня три побуду, а потом меня по состоянию здоровья удалят». А все болячки мои улетучились. Например, у меня до этого по непонятной причине постоянно уши болели, а тут я не только плавать много стала, но и нырять взялась учиться и училась не переставая, и хоть бы что ушам!