Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не помню кто именно и что говорил. Все лица и голоса бывших друзей сложились в одну злую маску с огромным ртом, откуда все время вываливалась новая порция обвинений. Единственное, что я смогла сделать в тот вечер — это молча сбежать из кафе. Отвечать и оправдываться не было сил.
С тех пор мы не виделись. Митьки в тот вечер в кафе не было, но пару раз он приходил к Артему и игнорил меня.
Когда Колганов закончил разговор с другом, он подошел ко мне и тихо сказал.
— Звони мне в любой ситуации, Рита. Я буду на связи всегда, даже ночью.
— Поняла тебя, — отвечаю Артему и вдруг его лицо оказывается рядом с моим.
Он как будто хочет меня поцеловать, чего раньше никогда не было.
— Я буду скучать, — шепчет Колганов и склоняется ниже.
Я быстро запрокидываю голову назад и смотрю мужу в глаза. Расстояние между нашими губами увеличивается в несколько раз и я не хочу, чтобы он снова его сокращал.
— Хотел попрощаться с тобой.
— Прощайся. Только я целоваться не хочу. Утром обожгла чаем губы.
Артем кривится, а потом снова наклоняется и осторожно касается губами щеки.
— Я и не претендовал на твои губы, Рита. Прощай и обязательно звони.
Глава 18
Я не позвонила. Почти две недели я наслаждалась покоем в столичной клинике и не звонила Колганову.
Как же мне было хорошо! Ни контроля, ни внимания, ни звонков — свой телефон я типа случайно оставила в перинатальном центре и связаться со мной теперь было нереально. Перед отъездом я положила мобильный под подушку и спокойно спустилась вниз, где меня уже ждала машина. От врача и медсестер я знала, что Артем звонит в клинику. Он даже попросил персонал купить мне новый телефон, но я отказалась. Притворилась, что нет сил разбираться с новым гаджетом и муж смирился. Теперь всю информацию он узнавал от врачей и не беспокоил меня ненавистными разговорами.
К концу второй недели ситуация изменилась. Живот стал периодически превращаться в камень и сильно болеть. Врачи стали мучить меня осмотрами и мониторингом, а я молилась, чтобы всё наконец закончилось. Конечно, рожать было страшно, но терпеть такую боль было страшнее. В голове постоянно всплывали слова сестры, что я могу, как мать, умереть во время родов. Честно признаться, о себе я беспокоилась больше, чем о ребенке. Кажется я его даже не любила.
В клинике беременные только и делали, что гладили живот и разговаривали с неродившимся малышом. При этом их лица напоминали блаженную маску. Мне порой казалось, что они представляли, что малыш уже родился и теперь разговаривают с ним. Я не представляла, не разговаривала, не гладила живот — я просто хотела продлить блаженный покой или уже родить.
Три дня я промаялась с болями, а на четвертый меня положили в палату интенсивной терапии. Утром на белье я обнаружила кровь и испугалась настолько сильно, что довела себя до истерического приступа. Я сразу вспомнила, как Галька рассказывала, что перед родами у матери открылось кровотечение.
Врачи уверили меня, что это не кровотечение, а всего лишь непонятная пробка, но я кричала так, что меня моментально повезли на коляске в интенсивку. Там мне поставили укол, от которого я отключилась, но через несколько минут, как мне показалось, подскочила от жуткой боли. На тот момент я ещё не знала, что была в отключке почти целый день и очнулась потому что начались схватки.
Боль была настолько сильной, что я умоляла врачей разрезать живот и вытащить ребенка. Вначале меня отчего-то никто не слушал и к ночи я стала терять сознание. Теперь окружающую действительность я воспринимала словно через толщу воды, а язык отказывался двигаться и я не могла сказать даже короткое слово.
А когда мне стало совсем плохо, в палате появился Артем. Даже будучи в тяжелом состоянии, я увидела дикий ужас и панику в его глазах.
Колганов шокировано оглядел меня с головы до пят, а после хмуро сказал врачу.
— Делайте хоть что-то, почему вы просто стоите?
— Пока мы контролируем ситуацию. Понимаете.., - начал врач, но Артем его перебил.
— Не понимаю и понимать не хочу. Я заплачу любые деньги — действуйте.
— Если через час картина не изменится, мы её прокесарим.
— Что вы сделаете? — кричит муж.
— Разрежем...
— Ну, нет. Резать её не надо. Вы разве не знаете, что у Ритина мама умерла от потери крови после родов?
— Знаем, но ей ничего не грозит. Сейчас главное — спасти ребенка.
— Спасайте вначале её, а потом ребенка.
— Вы не понимаете.., - говорит врач и в эту самую секунду я снова теряю сознание.
Вот бы дослушать разговор — раздается в голове, а после я погружаюсь в темноту.
* * *
Просыпаюсь от боли. Левую руку будто решили поджарить на костре — настолько сильно она сейчас горела.
— Ты вену ей проткнула, Вика, — слышится тихий мужской голос, — и так с ней проблем хапанули, а ты теперь еще вену проткнула. Кто за гематому перед ее сумасшедшим мужем будет отчитываться?
— Я случайно, — пищит в ответ женский голос у самого уха, — у нее руки худые, словно спички. К тому же катетером в операционной все её хорошие вены искололи. Куда мне колоть?
Разлепив веки, я натыкаюсь взглядом на незнакомого врача в халате и медсестру Вику. Я ее помнила — она работает в палате интенсивной терапии.
— Очнулась!? Пал Петрович, Маргарита очнулась.
От звонкого писка сестрички, уши закладывает и я морщусь.
— Не кричи ты так, Вика. Смотри, как плохо пациентке от твоего визга. Как чувствуете себя, Маргарита?
— Не знаю, — еле разлепив губы, шепчу в ответ.
— Разберемся, — наигранно улыбается врач, — как только станет лучше, мы вам сына принесем.
— Сына?
— Да. Вчера утром вы стали мамой очень красивого сыночка, — щебечет Вика и я от шока давлюсь воздухом.
Откашлявшись, я пытаюсь восстановить дыхание.
— С малышом в целом всё нормально. Есть некоторые сложности — родился рано, на седьмом месяце, и легкие пока плохо работают, да и за глазками нужно понаблюдать, но не так всё страшно. Наша бригада врачей справилась на отлично. Новорожденный тоже лежит в палате интенсивной терапии, но к вам его могут привести в специальном кувезе. Хотите?
Я смотрю на то место, где еще недавно был живот и начинаю постепенно понимать, что всё обошлось. Я живая. Ребенок живой. Неплохой исход.
— Так хотите увидеть малыша? — настаивает врач.
— Позже, —