Но Эвальд только выглядел безмятежным, давно научившись сохранять «stiff upper lip»[8] – на британский манер. В душе у него бушевала буря. Образ принцессы Инги, сложившийся в голове, разлетелся вдребезги. Шлюха! Его мать – шлюха! Забеременела еще в школе! Как? От кого? Эвальд ловил себя на том, что внимательно приглядывается к одноклассницам, невольно примеряя на них участь Инги, а по ночам мучился от мутных эротических снов и первых поллюций. О сексе в семье не говорили вообще, и Эвальд впервые задумался о том, что Вениамин Максимилианович тоже занимался «этим» с Этель Леонардовной! Ну, один раз уж точно, раз произвели на свет Ингу. Представлять это было мерзко. Да и само занятие казалось ему делом грязным и непристойным, хотя и вызывающим болезненное любопытство. Он стыдился собственных эротических фантазий и старательно отделял свою ночную личность от дневной.

Но оказалось, что сон и явь разделены преградой слишком тонкой и непрочной: у Эвальда появилась подружка. Собственно, он знал ее с первого класса – Алиса Степанова жила в соседнем доме. До этого времени Эвальд мало интересовался девочками, хотя сам им нравился: слишком много сил уходило у него на то, чтобы держаться в тени. Учился он хорошо, находясь где-то посредине между отличниками и троечниками. «Ни то – ни сё, ни два – ни полтора! А ведь мог бы…» – говорила про него классная руководительница. Мог бы! Но не хотел. Зачем? Чем меньше его замечают, тем лучше. Он и сам старался ни во что не вникать – жил в своем собственном мире.

Алиса с четвертого класса сидела рядом с ним, и он обращал на нее не больше внимания, чем на пенал или ластик. А тут вдруг обратил. Русоволосая тоненькая девочка, еще с первого класса влюбленная в Эвальда, так и расцвела. Довольно скоро он осознал, что может вить из нее веревки. Он снисходительно позволял себя обожать, и ощущение полной власти над другим человеком возбуждало его гораздо больше, чем неумелые поцелуи Алисы или эротические открытки прошлого века, найденные в одном из потайных ящиков стола Вениамина Максимилиановича.

Без Вениамина Максимилиановича в доме стало как-то пусто и тихо: не слышалось ни характерного покашливания, ни отдаленного громыхания низкого баритона, за закрытой дверью кабинета распекавшего по телефону кого-то из аспирантов, ни громкого внезапного возгласа: «Этель!», когда он подзывал к себе супругу. Но долго еще в квартире витал аромат его старомодного одеколона и датского трубочного табака «Alsbo Black» – с нотами ванили и рома. Эвальд чувствовал, что ему не хватает строгого и ироничного Вениамина Максимилиановича, который временами снисходил до долгого разговора с Эвальдом и даже отвечал на вопросы, придерживаясь, впрочем, исключительно философических и исторических тем.

А Этель Леонардовна после внезапной смерти супруга и очередного изгнания блудной дочери как-то потерялась. Она вдруг стала забывать, что хотела сделать, и замирала со столовой ложкой в руках, устремив рассеянный взгляд в пространство. О чем она думала? К чему прислушивалась? Эвальд не знал. Но такая Этель Леонардовна раздражала его больше, чем прежняя, суровая и беспощадная. Он потихоньку стал испытывать на ней свою жажду властвовать. И оказалось, что Этель не выдерживает его прямого взгляда, пугается усмешки и теряется от внезапных вопросов. Прежние отговорки типа: «Ты еще мал и не поймешь» больше не действовали – Эвальд был выше нее ростом. Однажды он буркнул в ответ на какую-то ее просьбу:

– Да, бабушка.

Этель, не веря своим ушам, дрожащим голосом переспросила:

– Что ты сказал?!

Он поднял на нее невинные глаза и произнес:

– Я сказал: «Хорошо».

И усмехнулся. Этель Леонардовна некоторое время смотрела на него, прижав руку к груди, потом медленно вышла. Надо сказать, что так осмелел он не сразу, а после встречи с Ингой – она позвонила через неделю после похорон.

– Наконец ты подошел! – сказала она. – А то все мать трубку брала. Она дома?

– Нет. – Эвальд сел прямо на пол у стены, потому что ноги не держали.

– Мне кажется, нам с тобой надо встретиться и поговорить.

– Да, – ответил Эвальд. И, помолчав, добавил:

– Я слышал тогда вашу ссору.

– О-о… Ну что ж, тем лучше.

Эвальд отпросился с последней пары, соврав, что сильно болит зуб. Инга ждала его в сквере напротив школы – все в том же длинном пальто, элегантная и вызывающе красивая.

– Тут поговорим? Или пойдем куда-нибудь? А то зябко, – спросила она, взволнованно глядя на Эвальда.

– У меня всего полтора часа, – сказал он, быстро взглянув на нее и снова опустив голову. Эвальд не мог прямо смотреть на сестру, которая внезапно оказалась его матерью, и не понимал, что чувствует: обиду, злость, стыд? Или, может быть… радость?

– Мы успеем. Тут недалеко есть неплохой ресторанчик. Пойдем?

Эвальд кивнул.

– Ты уже бывал в ресторанах? Нет? Ну, конечно, о чем я спрашиваю! Ничего, если я закурю?

Эвальд зачарованно смотрел, как Инга на ходу ловко прикуривает длинную черную сигаретку, убирает в карман сверкнувшую золотым бликом зажигалку, затягивается и выпускает дым через ноздри, а потом улыбается, заметив его заинтересованный взгляд.

– А ты не куришь? Если нет, то и не начинай, а то потом не отвяжешься. Господи, ты совсем взрослый! И такой красивый! А девочка у тебя есть?

Эвальд немедленно покраснел.

– Ну ладно, ладно, не буду! Ага, вот и пришли…

В небольшом зале ресторанчика царил уютный полумрак, и приглушенно звучала медленная музыка.

– Что тебе заказать? Ты любишь сладкое? Мороженое, может быть? Или чай с пирожными? Ой, ты же, наверно, голодный! Наверно, надо что-нибудь мясное? Ладно, выбери сам. – Инга протянула ему меню. – Прости, я плохо понимаю детей.

– Я не ребенок.

– Ну, вот, видишь – не то сказала!

Эвальд глядел в меню, и всё расплывалось перед глазами от подступивших слез. Еще не хватало – расплакаться тут при ней! Он шмыгнул носом, поморгал и решительно ткнул пальцем в какую-то строчку. Инга посмотрела и рассмеялась:

– Угадал! Значит, тебе бифштекс и что – сок? А я возьму кофе.

Официант отошел, и наступило тягостное молчание. Инга волновалась так же, как Эвальд, и изо всех сил старалась выглядеть респектабельно и прилично, старательно подбирая слова. Наконец она спросила дрогнувшим голосом:

– Как ты живешь, милый?

Эвальд пожал плечами:

– Нормально.

– Господи, я не знаю, с чего начать! Как объяснить… Все так сложно…

Эвальд собрался, взглянул прямо на Ингу и тихо спросил о том, что волновало его больше всего:

– Ты кто? Проститутка?