– Неужели вообще ничего не помнишь? – Слезы из голоса перебрались в уголки глаз, и сердце Алексея сжалось от нежности.

– Не волнуйся, солнышко, главное я помню, – он вытер кончиками больших пальцев сорвавшиеся с пушистых ресниц слезинки.

– Что главное?

– То, что вчера вечером понял, – я не могу без тебя. Я хочу засыпать с тобой, просыпаться с тобой, хочу, чтобы ты родила мне дочку и сына. Я люблю тебя, родная! Прости, что не понял этого сразу, что мучил тебя и себя столько лет! Я сегодня же займусь оформлением всех бумаг, и очень скоро мы поженимся.

– Правда?

– Самая правдивая правда!

– А скоро – это когда?

– Думаю, недели через две-три.

– А свадьба будет? Я так мечтала о красивом платье, о цветах, о сказке!

– Все будет, солнышко, все!

Они ворковали и ворковали, но Алексею почему-то казалось, что это не он говорит. От собственного дебильного гульканья нарастало чувство дискомфорта.

Наверное, Изабелла что-то такое уловила в его глазах, потому что вывернулась из объятий и брошенной куклой опустилась на край кровати:

– Не могу больше здесь оставаться, прости. Давят на меня эти стены.

– Да не придумывай ты ничего, – Майоров сел рядом и обнял девушку за плечи. – Эта квартира гораздо просторнее твоей, в центре. А что касается вещей Анны и Ники – я их соберу и отвезу в какой-нибудь благотворительный фонд.

– Не знаю, может быть, я и смогу привыкнуть позже, когда ты вывезешь вещи, – невнятно проговорила Изабелла, уткнувшись носом в плечо мужчины. – Но не сейчас. Я хочу домой!

– Ладно, ладно, только не плачь, – Алексей поднялся и, обогнув кровать, взял с тумбочки свой мобильник. – Поехали. Я позже вернусь, порядок наведу, а то остатки еды завоняются.

– Нет! – испуганно вскрикнула девушка и, опомнившись, смущенно улыбнулась: – Не обращай внимания, это я от волнения. Столько всего произошло за одни сутки! Вчера еще я была самой несчастной на свете, а теперь – самая счастливая! А что касается продуктов – зачем же их оставлять, я сейчас все быстренько приберу, а остальное мы с собой возьмем, не пропадать же добру.

– Хозяюшка ты моя! – усмехнулся Алексей, целуя любимую в кончик носа. – Хлопотунья! Давай вместе уберем, так быстрее будет.

– Давай.

Собственно, убирать особо нечего было. Они дружно сгребли в мешок для мусора остатки еды, бутылку из-под вина, упаковки магазинных салатов и прочий хлам, которого набралось всего на один относительно большой пакет.

Который Изабелла и вручила Майорову, предварительно плотно стянув завязки:

– На! Тебе поручается самое ответственное – вынести мусор.

– Слушаюсь, мой командир!

– Ой, Лекс, как здорово! – захлопала в ладоши девушка.

– Что здорово-то? – удивленно поднял брови Алексей.

– Мы с тобой впервые вместе по хозяйству хлопочем, как настоящая семья!

– А мы и есть настоящая семья, осталось только закрепить это юридически, – он подмигнул Изабелле и, насвистывая, вышел из квартиры.

До мусоропровода и обратно он сбегал вприпрыжку, словно пацан. На душе было легко и свободно, от радости кружилась голова.

Вернее, это Алексей думал, что от радости.

А это бесновалось подсознание, стремясь докричаться до верхнего этажа:

– Включи мозги, идиот слюнявый! Ты же сам только что сгрузил в мешок ОДНУ бутылку и ту от вина! Где тара от водки, от шампанского? Где?! В квартире ничего подобного не осталось, полки пусты! Чем тебя опоили, кретин? А черные свечные огарки на дне мешка?! Эта хрень откуда? И почему пол в прихожей выглядит так, словно его вымыли с шампунем? В квартире ведь почти три года не убирались, все пылью заросло! Найди деда Тихона, слышишь? Найди!!!

Но Алексей ничего не слышал. И не видел.

Он был счастлив.

Видимо, поэтому его состояние довольно быстро улучшалось. И к тому моменту, когда Изабелла стремительно, словно ведьма на помеле, влетела в подземный паркинг своего дома, Алексею было уже вполне комфортно.

И лицо больше не напоминало тыльную часть мучного червя, постепенно возвращая попрятавшиеся по углам краски. Так, во всяком случае, транслировало боковое зеркало, в которое Алексей невольно заглянул, едва не впечатавшись носом в стекло при очередном лихом вираже своей спутницы.

– Аккуратнее, гонщица ты моя нереализованная! – усмехнулся он, потирая плечо. – Сколько раз уже говорил – нельзя так в паркинг влетать, здесь, между прочим, люди ходят, твои соседи, и не все они ловкие ниндзя, способные бабочкой вспорхнуть на два метра вверх, уходя от лобовой атаки твоего кабриолета. А если ребенок от родителей убежит?

– Это проблемы родителей, – совершенно не испугалась подобной перспективы девушка, летевшая на прежней скорости к участку паркинга, на котором стоял номер ее квартиры. – Пусть лучше следят за своими паршивцами, а то отмывай потом машину от крови!

– Никак не могу привыкнуть к твоему чувству юмора, – Алексей скривился и потер затылок. – Очень уж оно у тебя своеобразное.

– А при чем тут чувство юмора? – удивленно приподняла брови Изабелла, с визгом покрышек загоняя сверкающую лаком «бээмвушку» в стойло и глуша мотор.

– Или ты часто отмывала машину от крови зазевавшихся детишек? – Гвоздь, вонзившийся в затылок, все сильнее наливался болью.

Да сколько же можно, ведь только что все нормально было! Совсем расклеился, рухлядь картонная! И Изабелла еще со своими дурацкими шутками! Настроение резко испортилось, послушным мопсом следуя за самочувствием.

Девушка чутко уловила перемену в своем мужчине и смущенно улыбнулась:

– Прости, если я тебя раздражаю! Это… Понимаешь, мне так хочется быть похожей на Анну!

– В смысле?

– Ну, она ведь была очень остроумной, я помню ее ответы на порой совершенно кретинские вопросы журналистов. Я так смеялась, читая интервью с ней! И вместе вы так слаженно всегда говорили, словно два давно сыгравшихся партнера по настольному теннису друг другу пасовали всякими там фразочками и словечками. Я тоже так хочу научиться!

– Даже не пытайся! – совершенно неожиданно для себя рявкнул Алексей, и в следующее мгновение боль буквально взорвала голову изнутри, словно что-то наконец освободилось оттуда.

И перед тем как исчезнуть в пульсирующем мраке, он успел увидеть… Нечто совершенно неожиданное, невероятное, от чего сердце буквально зашлось в безумной радости.

А потом тьма, чавкнув, проглотила и Алексея, и это нечто.

И на волю выпустило только Алексея, утопив так некстати прорвавшееся видение на самом дне трясины, там, где много-много тягучего, липкого ила.