Тем временем Алексей изумленно таращился в лобовое стекло, пытаясь сообразить – а чего это он, собственно, тут разлегся, вместо того чтобы в темпе выбраться из кабриолета Изабеллы Флоренской и подняться в квартиру упомянутой барышни.

И кстати, что это там держит упомянутая барышня в руке и почему во рту так погано и горько?

– Ну как ты, любимый? – к лицу приблизились широко распахнутые карие глазищи, в которых переливалась через край совершенно искренняя озабоченность.

Вообще-то, к нему приблизились не только глаза, они ведь у Изабеллы нормальные, человеческие, а не рачьи. Это будь она клешнястой особой, тогда – да, тогда могла бы высовывать глаза далеко вперед. Или вверх, в зависимости от сектора обзора.

Поэтому девушка наклонилась к Алексею вся целиком, тревожно всматриваясь в его снова побледневшее лицо:

– Идти сможешь?

– Смогу, конечно, что за вопрос! – бодро отрапортовал Майоров, исхитрившись чмокнуть спутницу в кончик аккуратного носика. – Я бодр и весел, как юный пионер на сборе металлолома!

– Ага, пионер, – облегченно выдохнула Изабелла, навинчивая крышку, которую держала в руке, на термос. – Ты сейчас больше на пенсионера похож.

– Попрошу без намеков на мой возраст, я пионер в душе! А кстати, что это было только что? Я что, опять в обморок хлопнулся?

– Я бы не назвала это обмороком, так, отключился буквально на мгновение. Я дала тебе чайку выпить – хорошо, что захватила с собой остаток, – ты и очунялся.

– Что я сделал? – всполошился Алексей, ощупывая сиденье под собой. – Да нет, вроде сухо.

– Фу ты, дурак какой! – рассмеялась девушка, пряча термос в сумку. – Очунялся – имеется в виду очнулся, так моя бабушка говорила.

– Бабушка? – поднял брови Майоров. – Какая еще бабушка? Ты же в детском доме выросла.

– Ну выросла! – моментально окрысилась Изабелла. – И не надо мне напоминать об этом! А бабушкой я называю бабку Степаниду, знакомую травницу, я тебе о ней говорила. Мы с ней очень дружны. И вообще, что за допрос? Между прочим, только благодаря снадобьям Степаниды ты сейчас по-пионерски бодр и весел.

– А еще я умею по-пионерски костер тушить. И вообще, не заводись! – Алексей открыл дверцу и выбрался из серебристого «БМВ»-кабриолета, подаренного им Изабелле на день рождения полгода назад. – Бабушка так бабушка. Передай ей спасибо за чудодейственный чаек, вот только не мешало бы над вкусовыми характеристиками поработать, уж очень омерзительно после него во рту.

– Просто у меня меда под рукой не оказалось, – улыбнулась девушка. – Хорошо, что травки были, я перед тем, как к тебе идти, как раз к Степаниде забежала, пополнить запасы. И видишь – пригодились. Как самочувствие-то?

– Замечательно! – Майоров нетерпеливо затоптался у багажника. – Давай открывай свою коробчонку, возьмем пакеты и пошли. В темпе, в темпе! А то сейчас очуняюсь прямо в паркинге.

– Не думаю, что это понравится соседям, – хихикнула Изабелла, открыв багажник. – Бери вон тот пакет, дальний, да поаккуратнее, не разбей.

– А что там? – Алексей закопошился в груде коробок и пакетов, вытаскивая указанный.

– Виски.

– Ох, только не это!

– Не волнуйся, сегодня мы пить не будем, – фыркнула девушка. – Но не оставлять же спиртное в машине, верно?

– Верно, – кивнул Майоров, присматриваясь к чему-то в глубине багажника. – А это еще что такое, мадемуазель Флоренская?

– Ты о чем? – насторожилась та.

– Да вон там, – он потянулся к закиданной всяким хламом коробке, а в следующее мгновение едва успел отдернуть руку от захлопывающейся дверцы. – Ты что, с ума сошла?! Ты же мне едва руку не сломала!

– Ой, прости, прости! – Изабелла побелела, губы кривились, глаза запали – видно было, что девушка испугалась всерьез.

Она прижала к груди ту самую, едва не сломанную руку и принялась раскрашивать ее поцелуями. Именно раскрашивать, причем в ярко-алый цвет, другой помады мадемуазель Флоренская не признавала.

– Господи, какая же я дура! Отвлеклась и совершенно автоматически нажала кнопку на брелке, которая закрывает багажник дистанционно! – девушка прерывисто вздохнула, едва сдерживая слезы.

– Ну все, все, перестань, – Алексей попробовал отобрать руку в алых розочках, но Изабелла вцепилась намертво.

Она висела на конечности, продолжая причитать и каяться, она хлюпала носом и посыпала голову словесным пеплом, она бестолково суетилась, роняя все пакеты по очереди, и вскоре Майоров совершенно забыл о том, что он увидел в багажнике.

А когда вспомнил, было уже поздно.

Слишком поздно.

Непоправимо поздно.

– Но как же… Ты обещал! – Изабелла с недоумением всматривалась в лицо своего будущего мужа, выискивая, наверное, признаки не очень умного розыгрыша.

Но ничего, кроме усталости с легкой примесью раздражения, там найти не удалось. Может, потому, что раскопки велись по всем правилам археологии – метелочками и совочками, чтобы, не дай бог, не разрушить какую-нибудь архиважную фигню. Нет, она лично с удовольствием врезала бы по этой наглой физиономии экскаваторным ковшом, но увы – пока нельзя.

Ничего, она врежет. Потом. Уже совсем скоро. Главное, не сорваться раньше времени, ведь они с сестрой больше трех лет ждали этого! И удерживать себя в рамках, придуманных этими кретинскими людишками, становилось все труднее. Хорошо, что у Жанки имелись связи среди фармакологов, и она смогла бесперебойно снабжать сестру необходимыми препаратами, иначе Изабелла Флоренская оч-ч-чень удивила бы своих поклонников!

Но дикое напряжение, усиливавшееся с каждым днем, проведенным в роли любящей женщины все труднее удавалось погасить таблетками.

Нет, ей нравился Алексей Майоров, очень нравился. Этот мужчина не мог не нравиться, пусть и был почти на двадцать лет старше. Подтянутое, мускулистое тело, вьющиеся каштановые волосы с легкой проседью, которая совсем не старила Майорова, не очень правильное, но чертовски привлекательное лицо, и главное – бешеная энергетика, покорявшая в свое время стадионы. Она еще девочкой не пропускала ни одного выступления певца Алексея Майорова по телевизору, это у них семейное, наверное. Ее двоюродная сестра, Жанна, так та вообще стала фанаткой звезды и моталась за ним по всей стране с группой таких же. Но она не помнила этого, она тогда совсем маленькой была. Ей бабушка рассказывала. Баба Клава. Она заменила маленькой Тонечке маму, вечно пропадавшую где-то. Ну и что, подумаешь – мать работала проводником поездов дальнего следования! Это ее не оправдывает! И если уже скинула дочь на руки бабке, так пусть не лезет потом со своими нотациями! Пусть не лезет! Пусть!

А ее за это в сумасшедший дом закрыли. Нет, мать ей по-прежнему не жалко, а вот бабу Клаву – жалко. Не выдержала старушка случившегося, вернее, сердце ее изношенное не выдержало – умерла баба Клава. Если бы она, Тоня, знала, что так будет, она бы не тронула мать.