Девушка зашла в дом, однако же замялась у порога.

– Отец зовет меня домой? – уточнила Святая, заметив дочь, неловко стоявшую у дверей гостиной.

Та кивнула. Принцесса сунула ей чашку с блюдцем, и девушка рассеянно их приняла.

– Сущий тиран, вот он кто, – заметил муж Принцессы.

– Вы, мужчины, все тираны, – подала голос Арлетт Джоанидис.

– А вы, женщины, тогда кто? – парировал он, обернувшись к мосье Франко.

– Полные идиотки, раз вступаем в брак с такими, как вы, – съязвила одна из женщин.

– Любой, кто вступает в брак, по умолчанию идиот, – ответил муж Принцессы. – Но тот, кто остается в браке, даже осознав свою ошибку, преступно глуп.

– Хватит говорить гадости, играй, – отрезала Принцесса.

– Разве я неправду сказал? – обратился он к дочери Святой, усевшейся рядом с матерью.

Та промолчала.

– Вот это по-женски. Не отвечать на неудобные вопросы.

– Вам лишь бы над женщинами смеяться! – сказала гостья. – Но когда вам нужно подрубить манжеты, чтобы идти пускать пыль в глаза мерзавкам-подавальщицам, вы всегда приползаете к нам. Вот он, брак!

– Да уж, брак! – вклинился муж Принцессы. – Пожизненный приговор и тот порой смягчают. В браке же вам не ослабят удавку до самой смерти.

– Перестань нести чушь, играй уже, – отрезала Принцесса.

Тут в дверь позвонили.

– Кто-нибудь, откройте, – попросила Принцесса. Святая взглянула на дочь и знаком велела ей открыть дверь. Девушка повиновалась; на пороге стоял мужчина и смотрел на нее.

– Да? – спросила она.

Он вдруг расплылся в улыбке и спросил, дома ли мадам Такая-то.

Ее ответа он не разобрал, однако она жестом попросила его подождать на площадке и, не успел он опомниться, захлопнула дверь перед его носом, бросилась к Принцессе и сообщила, что ее спрашивает какой-то мужчина.

– Мужчина? – вздрогнула та, встала, пошла отворять и прыснула. – Да это же мой сын! – крикнула она. – Ваша дочь не хотела его пускать, – добавила она, поворотясь к Святой, и все рассмеялись.

Девушка зарделась.

– Простите, – сказала она.

– Не переживай, милая, он же тебя разыграл, – успокоила Святая дочь.

Принцесса извинилась за выходку сына, а девушка, очевидно желая исправить свою оплошность, молча предложила взять у гостя пальто. Но потом поняла, что не знает, куда его повесить, вернула пальто молодому человеку и виновато улыбнулась, не сказав ни слова. В отличие от отца, он не снял пиджак вместе с пальто, чтобы повесить на одну вешалку. Остался в пиджаке, то и дело выуживал из жилетного кармана часы и, дважды за пять минут проверив время, с самодовольным видом прятал обратно.

– Кто выигрывает? – поинтересовался молодой человек.

– Я, конечно, – ответила мадам Ломброзо.

Слуга принес чай, вновь прибывший взял чашку и раскрыл газету, лежавшую на подлокотнике дивана.

– Ты уже слышал? – спросила его мать.

– Да, слышал. Значит, британская армия больше у нас ничего не купит. Не лучшие новости.

– Вы во всем отыщете недостатки, – заметила Арлетт Джоанидис.

– Это признак высокого интеллекта, мадам, – вступилась за него Святая.

Девушка молча сидела возле Святой, поглядывала через материно плечо, когда та разворачивала карты веером, да время от времени напоминала, что дома ждет отец.

– Помню-помню, – отвечала мать, словно отмахиваясь от неприятной мысли.

– Вот вам и брак, – произнес муж Принцессы, глядя в карты. – Даже поиграть спокойно не дадут. – И, поразмыслив, добавил: – А может, только и остается, что играть.

– Так играй, – съязвила его жена.

– Пусть говорит что хочет, это он от обиды: проигрывает человек, – поддела тетушка Флора.

– Вам и проиграть не обидно, – ответил он, не поднимая головы. – А вот ей, – он указал на Святую, – сущий кошмар.

– Потому что он считает меня дурой, – вставила Святая. – Что ж, он волен думать что угодно. Я, может, и необразованная, зато исключительно проницательная и сейчас докажу ему, кто из нас дурак.

– С вашим-то сегодняшним везением показаться гением нетрудно, – парировал он.

– И не только везением, – Святая указала на свой нос.

– Ну да, конечно, ваш нос. Ох уж этот нос, дамы и господа!

– Пусть себе разоряется, я не слушаю.

– На вашем месте я бы вступился за мать, – сказал сын Принцессы дочери Святой.

Девушка подняла глаза, вежливо улыбнулась и покачала головой, словно хотела сказать, что вмешиваться не след.

– До чего же благоразумна, – заметил сын, когда гости разошлись. – Ни слова некстати, такая милая и спокойная. Где они прятали ее все эти годы?

– Ты же знаешь этих сирийских евреев, – ответил отец, помогая жене собрать карты со столика. – Скрытные до мозга костей, и она тоже такова, будь уверен.

– Она и правда кроткая: ей цены нет, – добавила Принцесса. – И богатая. Ее отец торгует велосипедами.

– Она само очарование, – продолжил ее сын.

– Очарование не очарование, а все-таки не стоило так гадко ее разыгрывать. И надо было извиниться.

– А я и извинился. Это же была шутка…

– Только не делай вид, что не заметил, – перебила мать.

– Чего не заметил? – удивился молодой человек.

– Что она глухая.

– Но я же с ней говорил…

– Все равно глухая. Слышал, у соседей громко говорят? Это она.

Сын смутился, Принцесса же добавила поспешно, словно прочитав его мысли:

– Не приставай к ней. Она хорошая девушка.

Вскоре в дверь позвонили; пришел друг, которого сын ждал уже более часа.

– Сегодня во французском консульстве праздничный вечер. Меня пригласили.

– А меня нет.

– Не беда, я тебя приглашаю. Только собирайся поживее. Праздник уже в разгаре.

– Там ведь, наверное, будет полно народу?

– Ну разумеется, там будет полно народу. Пошли.

* * *

В тот вечер отец вернулся домой поздно и записал в дневнике, что наконец-то встретил ее. Он не назвал ее ни женщиной своей мечты, ни первой красавицей и не описал ее внешность. С присущей ему суеверностью он даже не упомянул ее имени. Однако же она была настолько недвусмысленно и очевидно та самая, что необходимость рассказать о ней на бумаге или же разузнать скрытые качества ее характера оказалась задачей чересчур сложной для человека, который написал лишь: «Мне хочется думать о ней». Он словом не обмолвился о том, что почувствовал, когда впервые ее увидел, и какие именно мысли приходили ему в голову, стоило ему поймать себя на том, что думает о ней. Он описал ее серую юбку и темно-бордовый кардиган, и то, как она сидела, скрестив ноги, подле матери, как прижималась коленом к углу карточного столика и не отрываясь смотрела в карты. Поймав на себе его взгляд, девушка улыбнулась снисходительной доброй улыбкой, немножко ленивой, немножко виноватой.