Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. – С Новым Годом. И пока.

Она не пыталась его удержать, когда он поспешил прочь, и скоро растворился в толпе.

Новый год удался на славу, и каждый получил, что хотел. Протасов, как и грозился, привез девчонок. Запахи духов и шампанское, выпитое за уходящий 93-й в неимоверном для иностранцев количестве, подействовали на Валерия, как забойный транквилизатор. Он охрип, перекрикивая стереосистему Армейца, работавшую на пределе возможного. Из колонок, по девяносто ватт каждая, то вырывался «Аэросмит» со своей «бэби», от которой у него срывает крышу, то кабацкие песенки про сомнительную уголовную романтику. Это Армеец и Протасов дергали друг у друга пульт.

– Да прикрутите вы, типа, звук! – возмущался Атасов, но его никто не слушал.

Телевизор с предновогодней программой за этим гамом работал вхолостую. Впрочем, они ничего не потеряли. Набившая оскомину «тусовка» с московского ЦТ развлекала себя и публику приколами с нафталиновым душком. По всему чувствовалось, что снимали, в лучшем случае, осенью. Потом, как веяние времени, первый демократический президент, он же последний коммунистический божок, два в одном, словно в рекламе шампуня от перхоти, сообщил нации об истечении календарного года. Когда часы пробили двенадцать, 93-й канул в историю, а 94-й настал, Андрей испытал болезненный укол совести.

«Как там батя? Один сидит? В гости пошел? Да к кому ему идти-то? К соседу деду Оресту? Который был солдатом УПА[14]в сороковые, потом сидел в лагерях, и на этой почве враждовал с дедом Бандуры, прошагавшим от Бреста и до Берлина».

«Может, и пойдет, как знать…»

– Ты о чем, типа, призадумался? – спросил Атасов, еле слышный за надрывающимися динамиками.

– Ни о чем, в общем-то.

– Тогда давай выпьем.

Вскоре от спиртного у Андрея закружилась голова, а Протасов с Эдиком пустились в пляс.

– Чему, типа, радоваться? – бубнил в левое ухо Атасов. – Вот кретины, типа. Обыкновенное гребаное число в календаре.

К часу ночи Атасов накачался до невменяемости, и куда-то исчез. Надо сказать, что вывести из строя Бандуру ему на этот раз не удалось.

– Старею, типа, – сокрушался Атасов, пока еще ворочал языком.

Одна из девчонок вскарабкалась на стол и принялась танцевать ламбаду, сбрасывая предметы туалета, пока не осталась в одних трусиках. Бандура позабыл об отце, и перестал думать о Кристине.

К двум ночи они все же хватились Атасова.

– Парни! – сказал Армеец, первым заподозривший неладное. – Если он гулять о-отправился, то плохие его дела. О-окоченеет, в сугробе, к утру пиши пропало.

– Да ни хрена подобного, – заартачился Протасов. Девушки избавились от одежды, и Валерке было не до поисков. – Чердак проветрится. Только на пользу пойдет.

Армеец показал на термометр, ртутный столбик которого провалился до минус семнадцати градусов:

– Ты что, Протасов, ду-дурак?

К без четверти три Атасов был обнаружен спящим на ступеньках пожарной лестницы и перенесен в дом. Веселье возобновилось. Приятели снова крепко выпили. А потом добавили еще и еще.

Около четырех они разбрелись по комнатам. Где-то до шести Андрей наслаждался любовью за деньги, и нашел ее ничуть не хуже бесплатной. Пожалуй, даже слаще. Тем более, в этой жизни за все так или иначе доводится платить. Да и какая, в сущности, разница? Девчонка была восхитительная, с озорными веснушками на носу и копной черных волос, оказавшихся жесткими, как грива кобылицы. С крашенными ноготками на руках и ногах и очаровательной родинкой у пупка. Глядя на эту родинку, Бандура остро ощутил притягательность чужого тела. Что и говорить, девчонка была НЕЗНАКОМНОЙ, и пахло от нее по особенному. Совершенно другими духами, Кристина таких пряных не любила. И аромат волос был иным. А вкус кожи оказался с горчинкой. Только круглому идиоту могло прийти в голову, будто все женщины одинаковы, словно стрелы в колчане у монгола. Андрей завелся, как часовой механизм, и только изрядная доза алкоголя в крови, притупившая чувственные восприятия, спасла его от преждевременного финала. Грудь проститутки показалась Бандуре подростковой в сравнении с тяжелой грудью Кристины, но отнюдь не менее привлекательной. От выпитой водки шумело в голове, зато член застыл, как монолит, гудя от напряжения, подобно линии высоковольтных передач. Бандура бесцеремонно повалил девушку на диван. Та без лишних слов расставила ноги, и Андрей упал сверху, словно потерявший управление самолет. Их лобки столкнулись с сухим треском кастаньет.

– Ой! – вскрикнула проститутка, когда он вошел в нее.

Бандура сразу взвинтил темп, тараня партнершу словно копр, заколачивающий сваи в болото. Диван под ними заходил ходуном. Натиск нисколько не обескуражил ночную фею, она яростно заработала бедрами, каждый раз встречая его на противоходе. С такими приемами Бандуре еще никогда не доводилось сталкиваться. Кристина так никогда не делала. По крайней мере, лежа на спине. «Потому, что предпочитала валяться, как бревно» – со злостью думал Андрей, покусывая маленький, будто горошина сосок. И почти такой же твердый. Девушка сцепила ноги у него за спиной и пронзительно закричала, подстегнув Андрея, словно кнутом. Чтобы не оказаться первым, он вцепился зубами в одеяло. Но, это не помогло. Через секунду его захлестнул оргазм.

– Ты кончила? – прохрипел Андрей, переваливаясь на правый бок.

– Да, маленький.

– Я выйду, перекурю.

Он выскользнул в лоджию, прихватив сигареты со стола. Выстеленный сосновой доской пол казался холоднее наста. Мороз разрисовал стекла лоджии причудливыми узорами изморози. Улицу заливал холодный лунный свет. Стужа разогнала прохожих, и только фонари сиротливо торчали вдоль безлюдных тротуаров. Снег укрыл землю болезненно-бледным одеялом, тонким, как пуховая шаль. Большинство окон погасло. Очевидно, наступило пресыщение праздником, и даже самые заядлые гуляки отправились, кто на боковую, кто под стол. Многоэтажка Армейца стояла на отшибе, и пустошь подступала к дому впритык. Перемежаемая редкими островами кустов низменность тянулась к северо-западу на добрый десяток километров, до закованного в лед Старика. Мекки любителей поудить рыбку, а оттого изрешеченного прорубями, как поле брани воронками от снарядов. Многометровая опора вантового моста куталась во мглу, словно в плащ невидимку, оставив красные сигнальные огни сиротливо висеть в пустоте. И уж совсем далеко, будто скопление звезд на краю галактики, перемигивались огни правобережья. Ближе всех была Оболонь. Спальный массив рос из самого берега, и черная речная вода на стремнине отливала тысячей бликов.