— какое это на самом деле жуткое место, — потому что поначалу мне совсем не страшно. Я ухожу от воды и направляюсь в занесенный снегом дворик. Останавливаюсь возле дерева под окном. Дерево это голое и тонкое — полностью не спрячешься, но когда кто-то по ту сторону стекла пробегает мимо, я все равно юркаю за ствол. До меня доносятся голоса, и тут-то я и вспоминаю, что мне следует бояться, — ведь это голоса детей.

Больных детей.

Выглядывая из-за дерева, я наблюдаю за ними с грустью и восхищением, одновременно испытывая страх. На железных койках, выстроенных в ряд вдоль стен, лежат мальчики и девочки в ночных сорочках, одни моего возраста, другие постарше или помладше. Кто-то читает. Кто-то играет с резиновым пупсом. Некоторые спят. Большинство безучастно смотрят в потолок. Медсестра в защитном костюме ловит мальчика, который подбежал к окну, отчитывает его, и он закашливается.

Как раз в этот момент в дальнем конце палаты я замечаю девочку в платье. Она выделяется среди других, потому что на ней не ночная сорочка, а настоящее платье — нарядное, кружевное, будто она собралась в церковь. Я вскидываю голову. Что-то здесь неладно. Ее платье свисает как-то странно, словно ткань очень тяжелая. А ее лицо… Оно кажется мне знакомым. Каштановая коса, завязанная белой ленточкой. Пристальный взгляд карих глаз. Я точно видела ее раньше.

Неожиданно я слышу топот, будто что-то очень быстро бежит, и, обернувшись, вижу, что прямо на меня по снегу несется какое-то существо.

Оно мохнатое и страшное и по мере приближения становится все крупнее.

Закричав, я круто разворачиваюсь, но, отбежав от дерева на несколько шагов, поскальзываюсь и падаю. К моему изумлению, существо перескакивает через меня, а Царапка заходится хриплым мяуканьем. Кот шел за мной всю дорогу от берега. На долю секунды мне его даже жалко — с шерстью дыбом он прижался к земле и шипит. Но затем этот паршивец бросает меня одну, стремглав убегая прочь, и мохнатое существо (судя по всему, какая-то жалкая дворняжка) понимает, что Царапку ему не догнать.

А вот я — лежащая на земле, раненая и беспомощная — очень даже сгожусь.

Пес бросается ко мне, скалясь и брызжа во все стороны слюнями, и я начинаю вопить. Он пригвождает меня к земле передними лапами. Я в страхе ерзаю под ним, отворачивая лицо от его вонючего дыхания.

— К ноге, безмозглая тварь! К ноге! — кричит какая-то женщина.

Пес мерзко облизывает меня от подбородка до лба, а затем перекатывается на спину, устраиваясь рядом со мной, будто бы думая, что в ответ на нападение я почешу ему пузо. Я поскорее отодвигаюсь от него, волосы у меня растрепались, одежда в полном беспорядке. Вообще, пес не такой огромный, как мне сначала показалось. На самом деле он не больше кота. Шерсть белая с коричневыми и черными неровными пятнами. Уши загибаются на кончиках, а с мохнатой морды как будто свисают косматые усы. Я передергиваюсь — наверное, он из фокстерьеров. Когда пес, видимо, понимает, что я не собираюсь его гладить, он поднимается с земли и, принюхавшись к следам Царапки, убегает.

Женщина, которая звала пса, поспешно подходит ко мне и помогает встать.

— Черт бы побрал эту шавку, — бормочет она, резкими движениями отряхивая меня от снега. — Ты цела? Не ушиблась?

От потрясения у меня отнялся язык, но спустя несколько секунд мне удается выдавить:

— Н-наверное.

Выражение лица этой женщины становится раздраженным.

— Так цела или нет?

— Коленка болит, — отвечаю я, удивленная ее тоном. — И пальто грязное. И я сильно испугалась.

Она опускает взгляд на мое колено, на котором, по моим ощущениям, зияет открытая рана. Я боюсь туда смотреть, но когда женщина ничего не говорит, осмеливаюсь быстро глянуть на ногу. На чулке маленькая прореха. На колене, может, и есть синяк, но кожа цела. От облегчения я выдыхаю и опасливо трогаю пальцем место ушиба.

— Это ваш пес? — спрашиваю я, искоса глядя на мохнатое существо. Пес нашел что облаять в маленькой лужице, появившейся после прилива, и потешно прыгает вокруг нее.

— Положим, — отвечает женщина, наблюдая за ним.

Я рассматриваю ее повнимательнее. Вид у нее здоровый, цветущий, на щеках румянец, плечи крепкие, одета в длинное пальто и ботинки. Скорее всего, она из персонала больницы, хотя странно, что на ней нет униформы. Темные волосы собраны на макушке в прическу. Женщина высокая и миловидная, но в ее манерах есть что-то пугающее. Пожалуй, она чересчур самоуверенна.

Скрестив руки на груди, я с неприкрытой иронией спрашиваю:

— Так ваш или нет?

Женщина поворачивается ко мне, вздергивая брови.

— А ты нахальная!

Я ничего на это не отвечаю, поэтому, помолчав несколько мгновений, она спрашивает, лукаво улыбаясь:

— Эсси, верно?

Я вытаращиваю глаза.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Я знаю обо всем, что происходит на этом острове.

Я сразу же понимаю, что мне следует уйти. По затылку вниз по спине топочут мурашки, а это верный признак того, что нужно уносить ноги. Но я по-прежнему расстроена тем, что увидела ночью, и мне важно узнать, что творится на острове и какое отношение к этому имеет мой отчим. Так что я беру волю в кулак и спрашиваю:

— Если вы все знаете, то и о пропавших медсестрах слыхали?

У женщины загораются глаза.

— Стало быть, и нахальная, и любопытная! — Она ухмыляется. — А тебе какое дело до этих несчастных женщин?

— Ну… я видела доктора Блэкрика… В смысле… Вчера сюда приезжала полиция. И служащий на пароме говорил о медсестрах. — Я пытаюсь объясниться и встать попрямее. Беатрис спрашивала бы прямо. — Сколько человек пропало?

— Три их было. — Она улыбается шире. — Пока что.

У меня в горле встает комок.

— А ч-что с ними случилось?

— Есть у меня кой-какие подозрения. — Женщина смотрит на меня пару секунд, а потом добавляет, понизив голос: — Чумной остров — ужасное место. Ты же это понимаешь, да? Смекаешь, в какой опасности ты и твоя чудесная мама?

Я не могу сглотнуть. И сказать что-то в ответ тоже. Да я и не успеваю — кто-то зовет меня по имени. Подняв голову, я вижу бегущую к нам фрейлейн Гретхен.

— Береги себя, Эсси, — говорит незнакомка. — Не хотелось бы, чтобы с тобой что-то случилось.

Но когда я ней поворачиваюсь, то вижу, что она уже ушла к пляжу за своим псом.

Глава 9

Когда мы приходим домой, фрейлейн Гретхен сразу же велит мне вымыть руки, и не один раз, а целых два — якобы