Джилли медленно отвернулась от окна и обнаружила, что Мэран тихо стоит прямо у нее за спиной.

— Злые, угрюмые и безобразные, — сказала она. — Сдается, Кристи не так уж и ошибался, дав им такое имя.

— Они... они ведь настоящие, правда? — прошептала Джилли.

Мэран кивнула:

— И совсем не похожи на бодахов. Те любят поозорничать и хлопот с ними не оберешься, но они не злые. А от этих просто разит ненавистью.

Джилли бессильно откинулась на подоконник.

— Что же нам теперь делать? — вырвалось у нее.

И тут же почесала ладонь — царапина зудела непереносимо. Мэран взяла ее руку в свою, повернула ладонью вверх. Когда она снова посмотрела Джилли в лицо, вид у нее был несчастный.

— Откуда это у тебя? — спросила она.

Джилли взглянула на свою ладонь. Корочка с ранки отвалилась, зато кожа вокруг потемнела, безобразное черное пятно, вдвое больше прежней царапины, расползлось по ней.

— Зацепилась за что-то, — ответила девушка. — В Старом городе.

Мэран покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Это их метка.

Джилли почувствовала слабость. Сначала выясняется, что скокины существуют. Потом поднимается таинственный ветер и оживляет деревья. А теперь еще оказывается, что она меченая?

Ее взгляд упал на каминную полку, где стоял каменный барабан. Никогда раньше не случалось ей испытывать такой ненависти к неодушевленному предмету.

— Их... метка? — кое-как выдавила она.

— Я и раньше о таком слышала, — извиняющимся тоном принялась объяснять Мэран. Коснулась пятна на ладони Джилли. — Это что-то вроде... обещания.

— Они и вправду хотят меня убить?

Джилли и сама поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос. И это притом, что внутри у нее все так дрожит, точно она вот-вот на части рассыплется.

— Скокины существуют, — подытожила она, — и скоро разорвут меня на клочки, как того мужика из глупой сказки Кристи.

Мэран сочувственно посмотрела на нее.

— Нам надо идти, — сказала она, — мы должны выйти наружу и встретиться с ними сейчас, пока...

— Пока что?

Голос перестал слушаться Джилли. Он почти сорвался на визг.

— Пока они не прислали кого-нибудь похуже, — закончила Мэран.

«Отлично, — думала Джилли, когда Мэран ушла переодеваться во что-нибудь подходящее для ночной прогулки по Старому городу. — Мало того, что скокины существуют, так теперь еще выясняется, что под землей обитают твари и похуже этих тыквоголовых».

Она упала в кресло у камина, к барабану спиной, и притворилась, будто ничего особенного не происходит, просто она зашла в гости к подруге и все идет лучше некуда. Как ни странно, ей это удалось, и когда Мэран в джинсах, прогулочных туфлях на толстой подошве и джинсовой куртке поверх шерстяной рубашки вошла в гостиную, Джилли уже почти пришла в себя.

— Кстати, насчет деревьев, — спросила она, покидая кресло. — Это ты сделала?

Мэран покачала головой.

— Просто ветер меня любит, — объяснила она. — Может, потому, что я играю на флейте.

«Ага, или потому, что ты — дриада, а ветер питает особенную слабость к дубам», — подумала девушка, но вслух ничего не сказала.

Мэран подхватила узкую длинную сумку, в которой лежала флейта, и перебросила ее через плечо.

— Готова? — спросила она.

— Нет, — ответила Джилли.

Но все же подошла к полке над камином, сняла с нее барабан и догнала Мэран, когда та была уже у входной двери. Мэран сунула в карман своей куртки фонарик на батарейках, другой дала Джилли, и она опустила в карман пальто, которое тоже одолжила ей Мэран. Не беда, что оно было размера на два больше, чем нужно, Джилли никогда не обращала внимания на такие мелочи.

И разумеется, в довершение всего, едва они вышли из дома, начал накрапывать дождь.

Безопасности ради все входы в Старый город заделали еще в середине семидесятых, ну по крайней мере самые известные из них. Ньюфордские бродяги и теперь похвалялись, что знают от пяти до двух десятков действующих ходов, в зависимости от того кто предоставлял информацию. Лазейка, к которой держали путь Джилли и Мэран, ни для кого не была тайной: стальная дверь для технического персонала в двухстах метрах к востоку от станции метро на Грассо-стрит.

Дверь вела прямо во вспомогательный канал городской канализации, куда спускались обслуживавшие ее рабочие. Бомжи давно уже сломали запорный механизм, и дверь все время стояла приоткрытая. Внутри время и непогода разрушили часть перекрытия, которое отделяло канализацию от верхнего этажа одного из некогда гордых небоскребов Старого города, — этот офисный центр вздымался на высоту добрых четырех этажей над крышами окружающих его домов, покуда землетрясение не забросило его в эту подземную темницу.

От дома Келледи до станции на Грассо-стрит было добрых четверть часа ходьбы, и весь этот путь Джилли и Мэран проделали под дождем. Кроссовки Джилли промокли насквозь, волосы прилипли к щекам и шее. Барабан она несла под мышкой и всю дорогу боролась с непреодолимым желанием швырнуть его под колеса первого попавшегося автобуса.

— Сумасшествие какое-то, — проворчала она. — Мы сами идем к ним в руки.

Мэран покачала головой:

— Нет. Мы собираемся предстать перед ними по доброй воле, а это разные вещи.

— Все это просто игра слов. Результат все равно будет один.

— Вот тут ты ошибаешься.

Когда сзади раздался чей-то голос, они обернулись и увидели Гуна, который стоял под дверным козырьком закрытого на ночь антикварного магазина. Его глаза странно поблескивали в темноте, оживляя и без того яркие воспоминания Джилли о скокинах, а одежда, на удивление, была совершенно суха.

— А ты что здесь делаешь? — потребовала от вета Джилли.

— Всегда полезно встретиться лицом к лицу с тем, чего боишься, — заявил Гун, не обращая ни малейшего внимания на вопрос Джилли. — Тогда чудища, крадущиеся во тьме, превратятся всего-навсего в причудливые тени, которые отбрасывают ветви деревьев. Голоса, шепчущиеся в ночи, окажутся шелестом листьев на ветру. А внезапно нахлынувший страх объяснится слишком расходившимся воображением, а не лишающим воли заклятием какой-нибудь ведьмы.

Мэран кивнула:

— То же самое сказал бы и Сирин. И именно это я и собираюсь предпринять. Показать им свет истины столь яркой, чтобы ни один из них не осмелился больше и близко к нам подойти.

Джилли взглянула на свою ладонь. Пятно все расползалось. Раньше оно было величиной с десятицентовую монетку, теперь стало как серебряный доллар.