Она бросила свою давно опостылевшую деревню и уехала в столицу с мечтами о любви к прекрасному принцу. Принца не было. Были похотливые приказчики соседних с телеграфным узлом лавок, были пронырливые присяжные поверенные и отставные, седеющие рубаки лихих кавалерийских полков. Принц не появлялся…

Молодой приятный господин с грустными зелеными глазами тоже ждал свою принцессу. Он приходил на телеграфный узел дважды в неделю и отправлял срочные депеши, которыми вслух зачитывались все телеграфистки смены. Принцесса не отвечала.

Драма разворачивалась на глазах. Драма, достойная пера авторов любовных романов, которые так любила читать пышногрудая красавица. Какие слова он писал!

Сонечка мечтательно вздохнула. Может быть, и ей когда-нибудь доведется услышать такие же?

Наверное, она красива, эта бессердечная особа. Но почему она такая жестокая? Почему не ответила ни на одну телеграмму? Может быть, ждала тех самых заветных слов, которые мечтает услышать каждая девушка? Но заветные слова не пишут в депешах, их нежно шепчут на ушко прекрасной лунной ночью. Сонечка это знала точно – именно так писалось во всех романах.

Сегодня эта бессердечная особа ответила.

Девушка опять зарыдала. Нет, она не будет отдавать молодому господину эту телеграмму. Он сразу же покончит с собой. Застрелится из большого черного нагана. Или бросится с моста в холодные воды Невы. В этом Сонечка не сомневалась. Романы не отличались большим разнообразием.

Нет, пусть ее уволят, но телеграммы она не отдаст…

Сменщик, заступивший утром вместо г-жи Лисовской, не читал любовных романов. Ему больше нравились детективные истории…

* * *

Петербург. 11 апреля. 1897 год. Невский проспект. Штаб-квартира Первого Купеческого банка

Купец первой гильдии Севостьянов, дородный широкоплечий мужчина с кривым носом и багровым лицом, привычно крикнул в открытую дверь кабинета:

– Тихон! Водки мне принеси! И поживей!

Основной акционер и, по совместительству, управляющий Первого Купеческого банка находился в радостном предвкушении. Нежданная радость настойчиво требовала горячительного воздействия.

– Нет его, Пал Трофимыч! – донесся из приемной ломкий юношеский голос. – Опять у гимназисток пропадает.

Родной племянник купца, принятый на должность секретаря по настойчивой просьбе сестры, никогда не упускал возможности подложить свинью первому помощнику управляющего.

– Выгоню ко всем чертям! – разозлился Севостьянов. – И тебя вместе с ним!

В дверях возникла худая нескладная фигура, обиженным голосом заявившая:

– А меня-то за что? Я свою службу справно несу.

– Где водка? Тьфу ты… совсем мне голову задурили! Отчеты где?

Племянник ответил невозмутимым тоном:

– На столе у вас лежат, где же им еще быть?

Немного поостыв, купец миролюбиво продолжил:

– Штофчик мне принеси. И поснедать прихвати. Вот еще что. Подготовь передачу векселя Петербургскому Коммерческому банку.

Неудачи последних месяцев остались позади. Громадный кассовый разрыв в десять миллионов рублей был застрахован надежным пятимиллионным векселем торгового дома «Черников и сын». Теперь слухи о плачевном состоянии банка утихнут моментально.

В письме торгового дома был вежливый отказ от подписки, но, в свою очередь, был предложен заем на очень даже приличных условиях. Проверенный агент донес, что купец Черников ищет надежных вложений, а не рискованных операций. Тем более что из-за затишья на хлебном рынке у него высвободился значительный капитал…

Секретарь бесшумно вошел в кабинет, неся в руках поднос с графинчиком, обложенным льдом, и закуской.

– Ух, хорошо пошла! – блаженно зажмурился Севостьянов, опрокинув вместительную чарку. – Чего гляделки вытаращил? Иди работай!

Племянник, недовольно шмыгнув носом, прикрыл за собой дверь.

Через три дня пройдут первые размещения акций нового акционерного общества «Ариадна». Бумажно-прядильная фабрика на 115000 веретен, купленная за пятьсот тридцать семь тысяч рублей, должна была, по примерным расчетам, принести чистой прибыли не менее миллиона. Бумагомараки получили первый гонорар, и скоро последует завершающий аккорд…

– Выгоню мерзавца! – вслух произнес купец, наливая вторую чарку. – Время обеденное, а он до сих пор не на службе.

* * *

Петербург. 10 апреля. 1897 год. Большая Морская улица. Частная квартира

– Имя, фамилия, сословие? Где службу несешь?

Допрос вел высокий, одетый в цивильное платье жандарм. Жесткие, злые глаза вонзались в душу подпольщика, выворачивая нутро липким, противным страхом.

– Когда начал подрывную деятельность?

Молодой полицейский с черными непослушными вихрами зловеще поигрывал дубинкой, постукивая ею по ладони. Казалось, еще миг – и орудие опустится на беззащитную голову несчастного революционера.

– На каком основании вы произвели арест? – с трудом проговорили непослушные губы.

Вместо ответа в нос уткнулась пачка листовок, пахнущая свежей типографской краской…

Еще никогда Тихону Мартынову не было так страшно. До сегодняшнего дня жизнь мерно катила по наезженной колее. Денежная служба в банке, модные салоны, ресторации и веселые девицы. Что еще нужно для счастья молодому человеку?

Полгода назад Тихону захотелось острых ощущений. Случай не заставил себя долго ждать – давний студенческий приятель пригласил на собрание подпольной ячейки. С громким названием «Молодые патриоты России». Леденящие рассказы о зверствах в застенках Особого жандармского корпуса, наставления опытных товарищей, как обнаружить слежку, перевозка запрещенной литературы – все это добавляло перчику и будоражило кровь.

И дернул же его нечистый именно сегодня вызваться курьером! Нет, безопасная дорога к Путиловскому заводу была известна до мельчайших подробностей и давно проверена старшими товарищами. Но в той самой подворотне с проходным двором, где нужно было проверять возможную слежку, его ждали.

И повезли его не в отделение, а на конспиративную квартиру. Это означало только одно: будут вербовать…

– Сколько человек в вашей ячейке? Как зовут руководителя? Кому должен был передать листовки?

Высокий жандарм приблизился вплотную и захватил лацканы пиджака сильными руками. Без особых усилий он приподнял Тихона и резко разжал хватку. Шаткий стул, развалившись от неожиданности, опрокинул подпольщика на пол.

– Ты спать сюда пришел?

В бок болезненно вонзился ботинок. Старший жандарм скривил губы в презрительной усмешке, а молодой обидно рассмеялся.

– Я требую адвоката! – из последних сил выдавил Тихон.

– Слышишь, Федор, какой нонче революционер грамотный пошел? Адвоката им подавай!