Я опустил голову на штурвал управления и ждал удара снаряда, который выпустит русский танк. Я только что был свидетелем того, как внутри другого русского ИС наш снаряд метался взад и вперед, круша все на своем пути.

Прошло несколько секунд. Я услышал, как двигатель ИС включился на коробку передач, после чего лязг гусениц стал отдаляться от нас. Сквозь смотровую щель я увидел, что русский танк двигается задним ходом, держа свое орудие по-прежнему направленным на нас, подобно грабителю банков, который уходит от ограбленного банка спиной вперед по улице, держа под прицелом своего револьвера охранников банка. Таким образом танк страховал себя от яростного обстрела всеми оставшимися нашими «Тиграми» и оставлял нас в живых, чтобы мы могли рассказать эту историю.[36]

Я смотрел ему вслед – последнему уходящему из атаковавших нас громадных[37] ИС, который по мере отступления становился все меньше и меньше, а потом развернулся и, включив передний ход, исчез в уже опускавшейся на степь вечерней темноте.

Какого же черта все это значило?

Встав со своего места и изогнувшись, я взглянул из-за переборки за моей спиной в башню. Вильф, наш наводчик, все никак не мог оторваться от прицела своего орудия. Штанг, заряжающий, распластался, привалившись спиной к стеллажам боеукладки, его шея и грудь были залиты кровью. Хелман припал ртом к своей фляжке с коньяком. Оторвавшись, он бросил ее мне вниз, и мы с Куртом, в свою очередь, сделали по хорошему глотку.

– Что случилось со Штангом? – спросил я.

– Нам нужен новый заряжающий, – пробормотал Хелман. – И надо двигаться. Да побыстрее.

* * *

Штанг погиб, когда снаряд русского танка ударил в борт башни. И хотя снаряд не пробил броню, сила его удара отколола пластину металла от внутренней поверхности башни, которая и перебила ему позвоночник у основания черепа. Вытащив тело нашего заряжающего из башни, мы положили его на мерзлую почву вместе с телами наших мертвых мотопехотинцев.

Оставшиеся в живых, движимые недобрыми предчувствиями, поспешили перегруппироваться после всех наших потерь, реорганизовали строй наших оставшихся на ходу танков, наших колесно-гусеничных бронетранспортеров и наших людей. Мы потеряли 7 «Тигров», на ходу осталось 8 машин да еще 4 «Ханомага» со своими экипажами мотопехотинцев и русская пленница. Все ее соотечественники погибли во время удара штурмовиков по их транспорту. Она осталась в одиночестве. Мы посадили ее в один из оставшихся на ходу «Ханомагов» вместе с нашими ранеными, теми несчастными, которым мы не могли оказать медицинскую помощь или хотя бы унять их боль медикаментами, которых у нас не было. В том же бронетранспортере продолжил свой путь и наш друг из люфтваффе; его элегантный летный комбинезон был теперь весь перемазан грязью.

Теперь наступило время лихорадочной деятельности; было не до того, чтобы обдумывать или обсуждать только что закончившееся сражение. Мы осмотрели ходовые части наших танков и решили, что еще сможем пройти 20 или 30 километров, для того чтобы преодолеть пространство и ночную тьму между нами и основными силами русских, наступающими на нас с севера. Наших погибших боевых товарищей мы оставили в их боевых машинах и похоронили в огне, как древних викингов, а затем покинули это дьявольские место с его холмами и разбросанными повсюду телами врагов.

Выйдя снова на дорогу, мощенную щебенкой и покрытую грязью и льдом, мы сформировали медленно продвигающуюся колонну из 4 «Тигров» в авангарде, следующих за ними 4 «Ханомагов» и 4 замыкающих «Тигров», башни которых были развернуты орудиями назад, на случай, если враг вдруг атакует нас во время нашего движения. Несколько раз мы слышали над головами гул летящих низко самолетов, но к этому времени мы уже растворились в ночи, которая опустилась на бескрайнюю равнину, укрыв нас темнотой.

Когда тьма сгустилась, стало невозможно продолжать наш поход. Вождение танка в темноте, с выключенными фарами, совершенно немыслимо и чревато крушением боевой машины. Каждый водитель ориентировался только на свечение выхлопной трубы впереди идущего танка и выдерживал интервал движения в 50 метров, чтобы избегать столкновения, двигаясь на скорости всего только 10 километров в час, чтобы не попасть в какую-нибудь яму или не удариться в препятствие, что могло бы стать для нас роковым.

Хелман сказал по радио командирам остальных танков, что он нашел на карте место, где мы могли бы провести несколько ближайших часов и хоть немного подремонтировать наши машины. С первыми же лучами солнца нам предстоял длительный переход на последних запасах остающегося у нас горючего с целью достичь протекающей западнее реки и помочь нашим товарищам в отражении вероятной яростной атаки противника.

Для этого мы покинули уже привычную нам дорогу и, скапливаясь и останавливаясь, проклиная сами себя и все вокруг, вползли в узкую низину, расположенную несколько в стороне. Взошла луна цвета пушечной бронзы, ее лучи, казалось, совершенно не рассеивают темноту ночи. В этой темноте нам все же удалось, под командованием Хелмана, образовать некое подобие стояночного строя: 4 «Тигра» впереди, затем 4 «Ханомага» и, наконец, 4 оставшихся «Тигра».

Мы заглушили моторы своих машин, а патруль мотопехотинцев отправился пешком вперед, чтобы произвести разведку низины. Когда стих стук их сапог по схваченной морозом почве, я стал слышать потрескивание остывающего кожуха трансмиссии и нетерпеливое постукивание сапога Хелмана по полику башни. Вокруг нас сгущался туман, в котором порой посверкивали кристаллики льда. Когда через некоторое время мотострелки вернулись к месту нашей стоянки, Хелман выбрался из башни, чтобы узнать у них обстановку. Я немного приоткрыл свой люк, чтобы слышать их разговор.

– Ну что? Все спокойно?

– Похоже, что все в порядке, герр полковник. Низина тянется метров на двести, она вполне проходима для техники. Почва неровная, но подмерзла и затвердела. Противника нигде не видно.

– Тогда мы остаемся здесь на ночь.

– И еще, герр полковник, вот кого мы здесь нашли…

Солдат отступил в сторону. За его спиной из тумана выступили две фигуры в шинелях, их лица были плохо различимы под косынками.

От неожиданности Курт только присвистнул.

– Надо же, германские медсестры, – произнес он вполголоса. – Интересно, что могут делать здесь две молодые симпатичные медсестрички, а?

Хелман задал женщинам точно такой же вопрос.

– Мы работаем в германском Красном Кресте, – ответила одна из них с берлинским акцентом. Красный крест на ее белом одеянии выделялся под шинелью, которая была ей велика. – Наш госпиталь был эвакуирован в ходе отступления, но нас оставили здесь. Мы бы очень хотели присоединиться к вам. Не оставляйте нас красным, пожалуйста.

– Что ж, нашим раненым нужна помощь. Вам приходилось бывать в «Ханомаге»? – спросил Хелман.