– То мы остановим их, – произнес Хелман у нас за спиной, возвратясь после совещания с командирами танков. Я и представить себе не мог, как долго он стоял рядом с нами, слушая наш разговор. – С нашими танками, – продолжал он, – нам удастся не допустить форсирования реки русскими. К тому же теперь у нас есть новый заряжающий!

– Тогда все в порядке, герр полковник. – Курт вытянулся по стойке «смирно». – Какие будут приказания?

– Постарайся передать это в штаб дивизии шифром, – сказал Хелман, протягивая ему листок бумаги. – Но только одноразовая передача, я не хочу, чтобы русские обнаружили наше местоположение.

Когда Курт принялся работать с радиоаппаратом в танке, Хелман отвел меня подальше от машины.

– Ты сегодня прекрасно вел танк, Фауст.

– Благодарю, герр полковник.

– Когда я подходил к вам, слышал, как вы говорили про тех трех русских пехотинцев, с которыми мы встретились.

– Это было довольно необычно, герр полковник.

– Согласен, что необычно. На самом деле даже просто жутко.

Это было одно из любимых словечек нашего командира, которое в его устах означало нечто подозрительное, странное или угрожающее.

– А как ты думаешь, что они там делали?

– У них была какая-то определенная цель, это очевидно.

– У меня тоже сложилось такое впечатление. – Хелман нахмурился, облизывая губы. – И они бродили неподалеку от «Ханомага» с пленными, не так ли?

– Похоже, что так, герр полковник.

– А ведь наши пленники были группой радистов, и потому мы держали их вместе. Они могли дать ценные показания для нашей разведки. А теперь от всех них осталась только та женщина.

Хелман снял свою щегольскую офицерскую фуражку и пригладил коротко стриженные волосы. В неверном лунном свете он выглядел бледным и напряженным. Через плечо у него висел автомат МП-40, из которого он расстрелял пленных около дота, и теперь он, возможно бессознательно, коснулся его рукой.

– До рассвета осталось совсем немного, а там мы уже двинемся, – сказал он. – Используем это время для допроса нашей пленницы. Приведи ее в «Тигр», там мы сможем рассмотреть ее при электрическом свете. Да и на нее это произведет впечатление. Вильф, очень кстати, немного говорит по-русски. Он будет моим переводчиком.

* * *

Я нашел русскую пленницу в одном из «Ханомагов», где она сидела, сгорбившись, на скамье, тогда как две германских медсестры оказывали помощь нашим раненым. Я обратил внимание, что у них есть внушительная упаковка морфина, и они активно используют это лекарство, давая солдатам столь необходимый им сон. Эти две сестры уже разговаривали о том, как они будут нести ночное дежурство, чтобы обеспечить помощь раненым. Когда я появился в бронетранспортере, они повернули ко мне голову и подмигнули.

Я отконвоировал русскую пленницу к нашему танку и знаками велел ей спуститься в башню через открытый люк. Затем забрался через свой люк в моторное отделение и пристроился к полику башни, слушая допрос. Напротив меня на днище танка скорчился летчик люфтваффе, который освободил в башне место для Хелмана, Вильфа и пленницы.

– Назовите свое имя и фамилию, – приступил к допросу Хелман, и Вильф неуверенно, спотыкаясь, перевел вопрос.

Отвечая, пленница назвала себя, я отметил ее довольно длинное отчество.

– Какие обязанности вы исполняли в армии?

И опять Вильф перевел вопрос, а затем долго переводил ответ:

– Герр полковник, она утверждает, что была младшей радисткой.

– Тогда почему она была в доте?

И снова последовал перевод.

– Она говорит, что была радисткой в составе группы связистов, которые теперь мертвы, но все они должны были передавать обычные радиосообщения. Она также говорит, что она не сражалась с оружием в руках, и требует гуманного с ней обращения. Она говорит, что уже сутки ничего не ела.

От смеха Хелмана у меня на затылке встали волосы. Это было просто жутко.

– Сообщения какого рода передавала эта группа радистов?

– Она говорит, что это были обычные оперативные переговоры командования с ротами.

– В самом деле?

Я заметил, что Хелман впился долгим взглядом в ее лицо. Я не мог видеть ее лицо в башне, но слышал ее дыхание, более частое и более легкое, чем у мужчин.

– Теперь спроси ее, какие она знает коды, с помощью которых зашифровывала сообщения вручную или шифровальной машиной, и что из зашифрованного ею может вспомнить и расшифровать.

Вильф как мог перевел этот вопрос с помощью своего не очень-то богатого запаса русских слов, и тон пленницы при ответе был неуверенным.

– По-моему, она хочет сказать, что не умеет шифровать. Говорит, что ей не приходилось использовать машину для шифрования.

– Вели ей показать мне руки. Вот так. А теперь спроси ее, почему они такие мягкие и ухоженные.

– Она говорит, что использовала во время работы только бумагу и карандаш. Ей не приходилось поднимать и переносить тяжести.

– Надо же, мы пленили единственную девушку в России, которой не приходилось поднимать и переносить тяжести. Мне приходилось видеть русских женщин-военнослужащих, которые поднимали мешки с песком, весящие десятки килограммов, целый день. Они были просто рождены для этого.

– Вы хотите, чтобы я перевел ей это, герр полковник?

– Не надо. Просто спроси ее, есть ли у нее друзья в Красной армии.

Последовал перевод Вильфа.

– Она говорит, что не понимает вопроса, герр полковник.

Я мог видеть ноги этой женщины, стоявшие на полике башни чуть выше меня. Ее икры слегка дрожали. Пилот люфтваффе, сидевший напротив меня, тоже заметил это и в удивлении приподнял бровь.

– Спроси ее, знает ли она каких-нибудь важных начальников, офицеров, которые могли бы хотеть защитить ее и радиогруппу, и причину, по которой они хотели бы сделать это.

– Она говорит, что не знает никаких важных офицеров и что она простой радист.

Хелман дал женщине затрещину.

Звук удара разнесся по всему внутреннему пространству танка, отразившись от металлических стенок. Ему вторил сдавленный стон этой женщины. Пилот взглянул на меня и улыбнулся, и с этого момента я возненавидел его.

– Скажи ей, – велел Хелман Вильфу, – что нам некогда добывать у нее правду прямо сейчас. Но если она знает что-то важное, то ведет себя безрассудно. Наши коллеги из разведки будут очень рады поговорить с ней, когда мы отдадим ее им, а они отнюдь не джентльмены, как мы. К тому же у нас сейчас нет времени, мы вынуждены спешить, но они найдут достаточно времени для нее. Она может этому поверить.

Некоторое время продолжался сбивчивый перевод.