Коммуналка – пережиток давно минувших времён, и я считал, что их уже давно не существует, но, стоя на пороге такой полутемной квартиры, я словно застрял в петле времени, из которой меня вырвал узнаваемый взволнованный голос.

– Я никого не жду, Ольга Семеновна!

– Ну как же, не к тебе?! – нехорошо хохотнула женщина, делая чуть заметный жест в мою сторону. – К нам, такие вот, не ходят! Мало того, что твой приблудный орет по ночам, так еще вечерами от вас покоя нет! То приставы, то кредиторы! Теперь, вот, богачи пошли!

Из внутренней двери, в узкий коридор, с перекинутой через тоненькие плечики пеленкой для кормления, вышла Кира. В этой убогой обстановке, явно неуместным казался утонченный, алебастровый цвет ее кожи. Худенькая, она была похожа на бестелесную балерину, если бы не ее руки, более угловатые, с заметно выступающими костями и венами, которые она, увидев меня, тут же спрятала у себя за спиной.

Какое-то время мы молча смотрим друг другу в глаза, словно меряясь терпением. Мое оказалось небезграничным. В два шага я преодолеваю расстояние между нами и хватаю ее за локоть. Глядя на меня, она пытается выдернуть руку, но я держу, встречая ее хлесткий взгляд. Услышав лающий соседский хмык за своей спиной, грубо тащу в комнату из которой она вышла и припечатываю ее в полотно двери, захлопывая ту от любопытных глаз.

– Почему ты не сказала мне?! – едва справляясь со своим гневом, рвано дышу ей в лицо.

– Не сказала, о чем?

– О том, что вы развелись! О том, что пришлось переехать в эту дыру! О том, что ты так остро нуждаешься в деньгах!

– Я пришла к тебе за деньгами!

Слова правды резанули слух! Я едва мог проглотить их. За завесой лжи, что до сих пор стояла между нами, а подчас и моей откровенной ненависти, я не смог заметить, что ко мне в ноги ее толкнула отчаянная нужда.

Хватая ртом воздух, пытаясь освободить горло от рук своего самобичевания, я смотрел на нее, на ее дрожащие губы и расширившиеся глаза, в отражении которых видел себя, как будто со стороны, и не узнавал. Чужие ошибки оказались намного привлекательнее своих, так как их легче осудить.

Время всё меняет – лишь поговорка, но это неправда. Только поступки что-то меняют. Если ничего не делать, всё остается прежним…

Он на мгновение умолк, словно увязнув в собственных мыслях.

Мы оба замерли, разглядывая друг друга. Он смотрел на меня скорее с недоверием, чем непониманием, – приглушенный свет только обострил все черты его лица: на скулах напряглись желваки, губы превратились в тонкую ниточку, а изумрудно-зелёные глаза полыхнули праведным гневом.

Чувствую, как его пальцы до сих пор сжимают мой локоть, и пытаюсь выдернуть руку, но его хватка слишком сильная.

– Отпусти, – молю я, – Пожалуйста, отпусти меня!

И пусть потом мне будет стыдно за эту слабость, но сейчас я хочу остаться одна.

Хочу… разрыдаться, ведь, когда он так близко, воспоминания возвращаются все до единого. Буквально все: слова, поцелуи, прикосновения; признание, сказанное тихо, шепотом, о том, что он никогда не умел прощать. Всё! И от всего этого мне хочется громко кричать, да больше не могу. Едва есть силы сползти спиной по двери на пол и завыть, обхватив плечи руками, оплакивая прошлое и невозможное настоящее.

Хочу… убивать себя снова и снова!

Хочу… но продолжаю все так же неподвижно стоять рядом с ним, прямо в центре моей разрушенной вселенной потому, что не имею права показать ему, насколько моя слабость зависит от него.

– Отпусти!

– Нет, – его рука так и продолжает сжимать мой локоть, не отпускает, наоборот, давление лишь усиливается.

Дергаюсь, но хватка становится сильнее.

Больно. Вот сейчас мне становится по-настоящему больно. Эта боль прорывается изнутри, прямо из сердца. Настоящая. Реальная.

Контроль потерян. Полостью. Абсолютно. Бесповоротно.

Свободной рукой бью его по плечу, но он словно ничего не замечает. Не двигается, позволяя мне делать это. Молчит. Только рвано дышит… Удар, еще удар. Они сыплются беспорядочно, часто и резко, как град, до тех пор, пока я не встречаюсь с ним глазами… и только ярость в его пламенеющем, немигающем взгляде заставляет меня остановиться.

Задыхаюсь… словно он пробил мне грудную клетку и держит в своих руках мое сердце, отсчитывает последние удары. Казалось, стоит ему чуть сильнее сжать пальцы, и оно перестанет биться.

Замираю…

Подаюсь навстречу, и в этот же момент он впивается в мои губы. Целует. Кусает губы. Хватаюсь за его плечи. Упаду. Зарывается в мои волосы, движение губ грубое, больное от страсти, что так и не была забыта. Тело дрожит. Обхватывает одной рукой мою талию, теснее притискивая к себе, а другой удерживает голову, не позволяя отстраниться. Дышать не могу. Так всё знакомо и совершенно иначе: жадно, больно, горячо. Отвечаю ему со всей силой, что осталась во мне. И хочется ещё больнее… ещё глубже, острее… до новой рваной дыры в сердце. Прижимаюсь к нему. Запускаю пальцы в короткие жесткие волосы на затылке. Губы горят от поцелуев. Ноги подкашиваются. Соски трутся о ткань. Но мне так мало! Это мой глоток воздуха. Моё дыхание. В нём. В этом мужчине. Я все еще люблю его. Так больно люблю.

Громкий детский плач… и нас словно от удара током, буквально отшвыривает друг от друга.

В долю секунды я забываю обо всем, преодолеваю расстояние до кроватки сына и беру его на руки, пряча личико на своей груди от нежеланного визитера. Увидев его яркие, изумрудно-зеленые глазки он сразу все поймет…

Не мне тягаться с ним и его баснословно дорогими адвокатами!

Страх, что он заберет у меня ребенка, растекается по венам подобно яду, отравляя каждый сантиметр напряжённого до предела организма. Он начинает распространяться откуда-то из области груди, а затем медленно-медленно ползёт вниз. В животе образовывается давящая пустота, руки начинают слегка покалывать, но этого ему мало, и страх ползёт ниже по онемевшим ногам. Тело покрывает холод, точнее леденящая душу прохлада, но вот что удивительно – панической атаки нет. Голова при всем этом остаётся абсолютно ясной, и всему причина – малыш на моих руках.

– Зачем ты пришел? – спрашиваю, поворачиваясь к нему, тут же осуждая себя за страх, который только удваивает раздражение и ухудшает ситуацию.

Нападение – лучшая защита.

– Нам нужно поговорить.

– Сейчас не время, – максимально смягчаю тон, – и не место.

– Ребенок…

– Не твой, – на одном дыхании отвечаю я, не отводя глаза. – Это сын моего мужа.

Бессовестно вру, и сама захлёбываюсь в этой лжи. Но мне не привыкать! Я больше никому не дам играть своей жизнью, своим сердцем и на моих слабостях. Нет. Я пережила это.