Прямо под окном.

Второй этаж.

Тонкие стекла.

Моя дарвинистская сущность, возможно, еще не совсем меня позабыла, потому что, пока я разворачивался и бежал три шага до окна, в голове у меня была только одна мысль: «Выживи».

Не уверен, что могу с точностью описать, что произошло дальше, но я, скорее всего, держал перед собой сумку или пистолет, когда бросился в окно, выдавил и разбил стекло, словно оно было мыльным пузырем, и уже в следующее мгновение оказался в свободном падении. Я ударился о крышу мусорной машины левым плечом, перекатился, почувствовал животом тепло нагретого солнцем кузова, соскользнул вниз, поджав босые ноги, и приземлился на асфальт.

Голоса смолкли, и двое мужчин в коричневых комбинезонах, остолбенев, уставились на меня. Я подтянул соскользнувшие пижамные штаны и подобрал сумку и пистолет. Потом бросил взгляд на свое окно. У подоконника, усыпанного осколками стекла, стоял Йонни и глядел на меня.

Я кивнул ему.

Он криво улыбнулся и приставил указательный палец с длинным ногтем ко лбу. Позже я подумал, что этим жестом он как бы отдавал мне честь. Я выиграл этот раунд. Но мы еще встретимся.

Я развернулся и побежал по улице под низким утренним солнцем.

Маттис был прав.

Этот ландшафт, эта тишина что-то делают с человеком.

Я годами жил в Осло один, но через трое суток, проведенных здесь, одиночество стало давить, оно было тихим плачем, печалью, утолить которую не в состоянии ни вода, ни спиртное. Поэтому, когда я посмотрел на пустынную равнину и серое облачное небо, раскинувшееся над ней, и не обнаружил даже оленя, я перевел взгляд на часы.

Свадьба. Я никогда раньше не бывал на свадьбе. Что это говорит о мужчине тридцати пяти лет? Нет друзей? Или неправильные друзья, которых никто не хочет и уж тем более не хочет за них замуж?

В общем, да, я посмотрелся на себя в ведре с водой, почистил пиджак, засунул пистолет за пояс брюк сзади и побрел в Косунд.

Я уже дошел до того места, откуда была видна деревня в низине, и тут забили церковные колокола. Я пошел быстрее. Стало прохладнее, возможно, оттого, что небо затянуло облаками, а возможно, оттого, что лето в этих местах кончается в августе.

Нигде не было ни одного человека, но на гравийной дорожке перед церковью стояло несколько машин, а из церкви доносились звуки органа. Значит ли это, что невеста уже идет к алтарю, или же это часть разогрева? Как я уже сказал, раньше мне не приходилось бывать на таких мероприятиях. Я рассматривал припаркованные машины: вдруг она сидит в одной из них и ждет своего выхода. Я заметил, что номерные знаки начинались с буквы Y, обозначающей регион Финнмарка. Только на одном автомобиле, большом черном пикапе, на номере не было буквы. Машина из Осло.

Я поднялся по лестнице и осторожно открыл дверь. Немногочисленные скамейки были заполнены, но я проскользнул внутрь и нашел место в одном из задних рядов. Орган замолчал, и я посмотрел вперед. Я не заметил жениха с невестой, значит я определенно увижу всю церемонию. В рядах передо мной виднелось несколько саамских кофт, не так много, как я ожидал увидеть на саамской свадьбе. В первом ряду мне бросились в глаза два знакомых затылка. Растрепанная рыжая шевелюра Кнута и блестящий черный водопад волос Леи, частично покрытый платком. С моего места видно было плохо, но жених, вероятно, сидел у алтаря вместе со свидетелем и ждал невесту. В помещении раздавались покашливание и всхлипы. Было что-то симпатичное в этом собрании, сдержанном, серьезном и в то же время растроганном за жениха и невесту.

Кнут оглянулся и осмотрел собравшихся. Я попытался перехватить его взгляд, но Кнут меня не заметил, во всяком случае, не улыбнулся мне в ответ.

Орган снова разразился звуками, и все с удивительной силой запели хором: «Ближе к тебе, Господь мой…»

Не то чтобы я много знал о псалмах, но я подумал: забавно, что для свадьбы выбрали именно его. И я никогда не слышал, чтобы этот псалом пели так медленно. Собравшиеся бесконечно тянули все гласные в бесконечном «…ближе к тебе, хотя б крестом пришлось подняться мне».

После приблизительно пяти куплетов я закрыл глаза. Возможно, дело было в простой скуке, а может, в чувстве безопасности в составе стада после нескольких напряженных суток. Короче говоря, я заснул.

Я проснулся, услышав мягкий южный диалект.

Я вытер слюну в уголках рта. Наверное, кто-то задел мое нездоровое левое плечо: во всяком случае, оно болело. Я протер глаза, на кончиках пальцев остался желтый гной. Я прищурился. Человек, говоривший на южном диалекте, носил очки, волосы у него были жидкими и бесцветными, а одет он был в рясу, под которой я спал.

– …Но он был человеком со своими слабостями, – сказал он.

Слабыстими.

– Как и мы все. Он был человеком, который, согрешив, бежал от решения проблем, который прятался и надеялся, что проблемы исчезнут, если достаточно долго от них скрываться. Но мы все знаем, что не можем спрятаться от Божьей кары, что Он всегда найдет нас. И в то же время он – одна из заблудших овец Иисуса, овца, отбившаяся от стада, которую Иисус Христос найдет и спасет своею милостью, если грешник перед лицом смерти попросит Господа о прощении.

Это была не свадебная проповедь, да и жениха с невестой у алтаря я не видел. Я уселся поудобнее и вытянул шею. Вот тогда перед полукруглым алтарем я и увидел черный гроб.

– И все же, возможно, он надеялся на забвение, отправляясь в свой последний поход. Надеялся, что срок погашения долга истечет, что под его грехами будет подведена черта и ему не придется платить. Но он был настигнут, как будем и все мы.

Я повернулся к выходу. По обе стороны от дверей стояли двое мужчин со сложенными перед собой руками. Оба пристально смотрели на меня. Черные костюмы. Облачение убийц. Пикап из Осло перед церковью. Меня обманули. Маттиса послали в хижину, чтобы он выманил меня из крепости в деревню на похороны.

– И поэтому мы стоим сегодня перед пустым гробом…

Мои похороны. Пустой гроб, который ждет меня.

Мой лоб покрылся потом. Какой у них план, как все произойдет? Будут ли они ждать конца церемонии, или меня устранят прямо здесь, при всех?

Я просунул руку за спину и нащупал пистолет. Стоит ли мне попытаться выбраться на улицу с помощью пистолета? Или лучше поднять шум, вскочить, показать на двоих мужчин у двери и прокричать, что это убийцы из Осло, которых послал торговец наркотиками? Но как это поможет, если все добровольно собрались здесь на похороны незнакомого южанина? Наверняка Рыбак им заплатил, и даже Лею вовлекли в этот заговор. Но если она говорила правду, жители деревни не особенно заботятся о земных богатствах. В таком случае Рыбак мог распустить обо мне слухи, его люди могли выдавать себя за агентов полиции и утверждать, что я сам Сатана. Черт их знает, как им это удалось, но я знал, что мне надо выбираться отсюда.