Она говорила зло и настолько назидательно, что мы невольно растерялись.

— Вас контузило? Списывают? — нашла я ответ ее злобе.

Женщина усмехнулась, легла обратно на мешки и ткнула в мою сторону пальцем:

— Тебе точно здесь делать нечего. Уезжай.

— Никуда я не уеду.

— Тогда за аморалку выкинут в Союз и будешь потом долго и нудно доказывать всем, что не золотая рыбка.

— Сумарокова, ты чего по ушам девчонкам ездишь!.. Ты мне здесь, давай, без агитаций! — угрожая, потряс пальцем женщине, появившийся прапорщик, суетливый, усатый. Нам рукой замахал: — Чего стоим? Вам что, персональное приглашение требуется? Давайте быстренько, быстренько, здесь вам не гражданка…

Мы послушно пошагали за ним, а он обернулся и опять потряс, теперь уже кулаком, женщине:

— У-у-у, с-с… Сумарокова.

— А что она сделала, почему ее в Союз? — несмело поинтересовалась Вика, когда мы отошли на достаточное расстояние, чтоб женщина не услышала вопроса.

— Буянила, пила, с солдатней якшалась, — махнул ладонью прапорщик. — Шалава. А вы, я смотрю… Комсомолки!

«Но буяним в случае хамства, как настоящие шалавы», — мысленно ответила я.

— Армии нужны комсомолки!.. Но больше женщины, чтоб… — прапорщик повел плечами, головой и что-то одному ему ведомое очертил рукой в воздухе, — тепло от вас было, понимание. Ну, вообще, чтоб не дуры, вон как Суморокова, а настоящие боевые подруги! А то служба у нас такая: сегодня живы, а завтра оно уже… Война! А как без ласки женской на войне, а? Звереют мужики, а вы ласково, нежненько выслушайте, помогите…

«Постельку постелите», — смекнула я и напряглась: «хорошее» начало службы.

— Вы всех так встречаете?

— Конечно, — клятвенно приложив ладонь к груди, заверил прапорщик. — А вы в особом разъяснении нуждаетесь, руке наставника. Молоденькие вон какие, тяжело придется. То солдатня лезет… А что им, нажрутся и давай куролесить!.. Вам неприятности и нам. Другое дело, когда при хорошем человеке — устроенные, защищенные, сытые. Ну, правильно же я говорю, да? Понимаете, сестренки? — Он приобнял Вику за плечи. Та отстранилась, испуганно вытаращив глаза.

— Неправильно, — тихо бросила я, мысленно готовясь к отповеди на более высоком уровне.

— А вы разве не за женихами?

— Женихов нам дома хватало. Мы долг свой…

— У-у-у, ясно, недотроги, — кивнул мужчина, потеряв к нам интерес и забежав в кабинет, высунул палец из-за двери. — Ждите здесь, позову.

— Ты что-нибудь поняла? — шепотом спросила меня Викуся.

— Нет, но заподозрила.

— Будем проситься вместе, куда угодно, но вместе.

Я согласно кивнула и поежилась, представив себя одной в окружении солдат и таких офицеров, как встретивший нас прапорщик. Воображение рисовало черные картинки и пугало.

Дверь приоткрылась:

— Заходите!

Мы зашли, отдали документы дородному полковнику и замерли. Нас смерили уже знакомым оценивающим взглядом:

— Интернационалистки, значит, вольнонаемные? И куда вас мне определить? Что умеете?

— Мы быстро учимся, товарищ полковник, и готовы хоть куда, только вместе, — выпалила Вика.

— И ближе к зоне боевых действий, — добавила я, пытаясь выглядеть строгой, бывалой женщиной. Полковник усмехнулся:

— Эк вас воевать разбирает! Так у нас весь Афган — зона боевых действий, девоньки! Вы, небось, думали к мамане на щи прилетели? Ан, нет! Здесь мужики воюют, это их дело, а ваше… Замужем-то были?

— Нет.

— Дружили?

— А какое это имеет значение?..

— Та-ак! Зубы мне не заговариваем, спрашиваю — отвечаем! Повторяю вопрос: есть ли женихи на гражданке?

— Есть, — заверили хором, соврав не думая.

— Ну, и чего ж они вас сюда отпустили? — не поверил полковник. — Служили женихи-то?

— Да…

— Нет…

— Ах, врушки какие! — хохотнул полковник, раскусив нас. — Ну чего, поговорим откровенно? — хлопнул документы на стол и сложил руки на животе, задумчиво оглядывая нас. — Есть два варианта. Первый: остаетесь у нас, при штабе Кабульского гарнизона. Что это вам дает? Ну, девоньки, — развел руками. — Все, что ваша душенька пожелает. Кренделей небесных, конечно, не обещаю. Но за ум, любовь да ласку кататься будете, как сыр в масле. У меня здесь начальства, вот, — рубанул ладонью у горла. — Первый закон солдата что гласит?! А? Не слышу. Возлюби начальство свое! Вот, значится, как. Женихи здесь бравые, да ненадежные. Поженихаются, да и грузом-200 в Союз. Вам мертвый муж нужен? Не-ет! Правильно. А начальство, тоже холостое, погибает реже и, если с умом дружить, вышестоящими будете…

— Извините, товарищ полковник, — решилась прервать его я. — Первый вариант мы поняли, но он нам не подходит. Спасибо за участие и наставление, но можно огласить второй вариант?

— Ты у нас кто?! — недобро нахмурил брови мужчина.

— А-а…

— А, не а! Вольнонаемная служащая, предписанная для прохождения службы по исполнению интернационального долга в республике Афганистан к сороковой армии! И должна вести себя не как девица на гулянке, а как служащая! По уставу! Вот сошлю в Баглан, там быстро таких, как вы… Три дня назад сорок человек духи вырезали. Пришли ночью и ножами, как свиней на щи… всех, — осел полковник, запыхтел, расстегнул ворот кителя.

Не знаю, как Вика, я ничего не поняла, кроме одного — нас решили припугнуть и «построить», еще не ознакомив с уставом, обстановкой, субординацией. Заранее. И надо отметить — удалось. Особенно последнее замечание о свиньях и щах. Что ж, ориентироваться приходится самой и быстро — вот это я поняла. Система: из пламени да в воду, из воды да в пламя была мне ясна.

— Субординацию соблюдать надо! — опять рявкнул полковник. — Я вам тут не сват, не жених! Всё! — подтолкнул документы, обращаясь к застывшему у окна прапорщику. — Оформляй их к Свиридову в бригаду. Одну секретаршей, эту, говорливую, — ткнул в меня пальцем. — А вторую на медпункт, санитаркой. У них как раз после обстрела секретаршу и медичек грузом-200 в Союз отправили. Вот пускай на место погибших встают и… Зона боевых действий, мать ети. Будет вам зона! Небось, нахлебаетесь в этой зоне и поймете, что Говорков добра вам хотел… Ну, а если передумаете, тяжело станет, человек я не злопамятный, и очень даже в положение молодых, ранимых девушек войду и помочь смогу. Чего не бывает меж своими?.. Пристрою. Думайте, девоньки. Умницы вы мои, интернационалисточки…

Последнее вышло не уничижительно, а унижающе. Неприязненно. Я поняла, что оных здесь не любят, но почему, узнать пока не могла. Ничего, время покажет.

Я поняла обратное буквально через пять минут.

Пока нам оформляли предписные листы, мы с Викой вышли на улицу, чтоб спокойно поговорить, обсудить услышанное и увиденное, поделиться страхами, опасениями и впечатлениями. И тут же к нам начали подтягиваться мужчины. Одни садились в тенек и, изображая утомленных солнцем и жарким воздухом бывалых воинов, закуривали, косясь на нас, другие предпочитали сесть ближе, познакомиться, а кто-то и подержать за руку норовил. Нам принесли минералки, угостили леденцами, наперебой спрашивали, откуда мы. Стоило сказать, как половина новых знакомцев оказывались земляками, хоть потом и выяснялось, что общее место жительства у нас одно — Союз. Вика и робела, и краснела, и гордо вскидывала подбородок, млея от мужского внимания, я же выпытывала о службе, о бригаде Свиридова, о душманах, боях, нравах — жизни на войне.