За стаей - сила и власть.

Смертельный гон не остановить. Стая не бросит след, одиночка не сдастся. Пока он невидим, пока идёт на несколько шагов впереди - он неуязвим.

Маньяк лишь опасался сбоя. Что-то может пойти не так. Останется незамеченной мельчайшая деталь, на долю секунды замешкается послушное, тренированное тело:

Опасно, когда вдруг находит неожиданно, приступом, без тех хорошо знакомых ему симптомов - предвестников вылазки. Когда обрушивается лавиной, придавливает, будоражит и крутит плоть. Обволакивает, пропитывает насквозь косматым чёрным облаком, шевелясь и сверкая в мозгу сварочными вспышками:

Крыльцо пустовало.

Залитый солнцем асфальтовый пятачок перед щербатыми, стёртыми до округлости ступеньками был густо заплёван и усеян окурками.

Маньяк усмехнулся.

Времена меняются. В своё время, чтобы покурить на перемене, он с одноклассниками бегал в соседние дворы. Да и там приходилось выслушивать ругань сидящих у подъездов бабок. Лишь в десятом, да и то под конец, можно было позволить себе дымить на задворках школы.

Теперь же окурки валялись повсюду, как гильзы после уличного боя.

Память рывком перебросила его в южный провинциальный городок. Сверкающая водная рябь у опор моста. Выбитые окна домов и черные пятна недавних пожаров. Сухой перестук выстрелов в кварталах. Россыпи гильз на асфальте. Невообразимая, вязкая жара и белёсое небо. Хаос прифронтовой зоны.

Его первая вылазка. Выслеженная в «эсвэдэшную» оптику квартира в полупустой пятиэтажке. Нервное, суетливое убирание свидетелей - жилистого старика и молодой мамаши. Не выстрелом с дистанции, как привык, а трофейным румынским тесаком. Хрипы, возня, сломанные ногти и лужа мочи, в которую угодил коленями. Разбитый сервант, кровь на обшарпанном полу кухни. Тихий плач из дальней комнаты.

И долгие часы первой игры. Не старше семи была она. Смуглая кожица, терпкая, медовая. По неумению перемазался весь, хорошо - догадался раздеться догола. Отмывался из набранных жильцами вёдер - с водой в городке уже были перебои.

Её левый сосок вынес из квартиры во рту. Зажимал зубами, осторожно трогая языком, перекатывая, обсасывая.

Возбуждение спадало. Унималась бившаяся в венах кровь, покалывая виски и пах. Мерцая, угасало в голове липкое облако, усмирялось сознание. Болотными гнилушками отсвечивались в нём следы недавних вспышек.

Уже добравшись до большого портового города на Чёрном, узнал, что обвинили каких-то приезжих казаков.

Лишь усмехнулся.

Кто-то должен отвечать за всё.

Маньяк внимательно оглядел знакомый до мелочей пейзаж.

Хаос приходит и в этот город. Не фронтовой пока, всего лишь хаос упадка. Серое время. Время перемен. Перемены никогда не бывают к лучшему.

Школьный двор за этот год сократился до небольшой площадки, обтянутой по периметру ржавой сеткой-рабицей. Пара облупленных щитов с кольцами и почему-то одни хоккейные ворота. Уродливые гаражи теснили площадку со стороны трамвайных путей и дороги.

Школа, типовая четырёхэтажка в виде буквы «Н», заметно обветшала. Нелепые решётки из арматур в виде лучей солнца, выкрашенные грязно-белой дрянью: Треснувшее стекло в одном из окон раздевалки:

Стены перемычки, соединяющей школу со столовой и спортзалом, были густо покрыты крупными, затейливыми буквами. Лишь одну из надписей маньяк мог прочитать: «ДеЦл - лох!».

«Варварское время, варварское племя», - в рифму подумал маньяк и с лёгким раздражением обернулся.

По площадке, звонко и неумело матерясь, бегали мальчишки, увлечённые непонятной игрой. Мяч резво отскакивал от асфальта, от их ног и рук, пытаясь выскочить за пределы двора. Иногда ему это удавалось. Тогда игроки, по-обезьяньи ухватившись за сетку, просили кого-нибудь из прохожих подать им мяч обратно.

«Ленивые дураки», - подумал маньяк и брезгливо отвернулся.

Маньяк не любил мальчишек.

Не любил их ломкого голоса, не любил их нелепой речи. Больше всего маньяка беспокоил запах. Лёгкий, едва уловимый. Быть может, только он, маньяк, чувствовал его.

Но запах был.

От мальчишек всегда пахло немытыми волосами и мочой.

Маньяк поморщился и сплюнул себе под ноги.

От девочек, от трогательных девочек пахло совсем иначе.

Достигавший глубины ноздрей тонкий аромат с трудом поддавался определению. Самым близким, самым достоверно похожим маньяк находил запах пчелиного воска. Именно от него в глазах появлялись мелкие тёмные мушки и сладко, томительно напрягалась плоть. Именно этот запах, густея в начинающем мерцать сознании, превращался в искрящее вспышками облако и выманивал маньяка на опасные рейды.

Последний едва не закончился провалом. Пришлось уходить быстро, на ходу протирая бритву и запихивая в пакет трофей - тонкие гольфы.

В гольфы маньяк во время игры сплёвывал сладковатую, смешанную со слюной кровь. За двойной стенкой гаража он хранил самое сокровенное - кропотливо собранную коллекцию. Гольфы - отдельными клубками, тёмными, заскорузлыми, но всё ещё хранящими запах. На отдельной дощечке - пришпиленные к ней булавками крохотные сухие катышки. В два ряда. Его фирменный стиль - уносить с собой левый сосок. Не хватало лишь того, самого первого - не удержавшись, проглотил, о чём всегда потом сожалел.

Маньяк многому научился за прошедшее время. Хороший инструмент, чёткие, выверенные движения, быстрота, и главное - подготовка. Тщательная, продуманная до мелкий деталей. Если находило раньше срока, заставлял себя часами сидеть в гараже, в темноте перебирая трофеи. Прикладывал к лицу пропитанную бензином тряпку, перебивая т о т запах... Поспешность была бы губительной.

Маньяк зажмурился.

Несколько раз медленно и глубоко сделал вдох-выдох. Голова слегка кружилась.

Дверь школы хлопнула.

Маньяк пристально вгляделся в вышедших на крыльцо и тут же расслабился.

Ничего интересного.

Две долговязые дылды, одна в джинсах, другая в «леопардовой» мини-юбке, и трое прыщавых, стриженных почти под ноль - что за мода дурацкая - скривил губы маньяк - десятиклассников.

Закурив, компания, как по команде, начала громко смеяться.

Тем временем напротив школьного крыльца собралось десятка два взрослых. Папы, мамы, бабушки-дедушки:Кто-то стоял особняком, другие сбились в группки, чинно беседуя и поглядывая на часы.

Маньяк вскинул загорелую, с редкими светлыми волосами руку. Массивная Omega показывала без четверти два.

Словно повинуясь её немому приказу, из распахнутых по-майски окон школы раздался приглушённый звонок.

Маньяк вдруг вспомнил ту, прошлогоднюю, из английской спецшколы. Ангелок с золотистыми косичками и в белом фартучке по случаю последнего звонка.