Когда обрывки потных кошмаров отступили и шорохи за дверью перестали нагонять ужас, он включил телефон.

Тот сразу зазвонил. Точно только и ждал этого.

– Хы-э... - выдохнул в трубку.

– Привет, - буднично сказала мембрана.

Голосом б ы в ш е й.

– Ах-м...

– С тобой всё в порядке?

– Сейчас почти да... - вернулась, наконец, речь. - Как ты?

Молчание.

– У меня всё нормально.

Опять молчание.

Неожиданно вспомнил - остро, выпукло - распахнутое окно и рабочих на крыше. Грохот листов, молотков, трамваев...

– Десять лет прошло...

– Двенадцать, - сказала она.

Никаких шорохов и тресков в телефонной трубке. Почему о них так любят писать в книжках...

Ничего. Тишина. И голос.

– Я замужем. Детей нет.

Вытянул из мятой пачки сигарету. Пачка упала на пол, оскалилась жёлтыми фильтрами. Похожа на лошадиный череп.

– Ты счастлива?

Тишина.

– Нет. Всего лишь благополучна. А ты?

Прикурил. Кашлянул.

– Да. Но - нет.

В трубке тишина.

Никаких помех.

Кроме одной.

Завтракали на террасе. У тарелки с сырниками стояла любимая кружка Машеньки - с Винни-Пухом и Пятачком по бокам. Над сырниками вился пар.

Устроившись поудобнее на стуле, Машенька заглянула в кружку.

–«Несквик»? - подняла глаза на бабушку.

Бабушка развязала фартук, села рядом.

– «Несквик», «несквик». Мама три пачки в сумку уложила. Куда столько? Вот после обеда к Салтыковым сходим, помнишь, у них ещё собака чёрная живёт, и козочки две. Насчёт молока договоримся с ними, будешь по утрам козочкино пить. Оно-то получше твоего «несквика» будет, пополезнее...

Привлечённые запахом варенья, на террасу прилетели несколько ос. Беспокойно звеня, принялись вычерчивать зигзаги над столом. Машенька втянула голову в плечи и спрятала руки под стол.

– Кыш! кыш! Налетели, с утра пораньше! После завтрака тюль найти надо, повешу от них, - бабушка встала, и вооружившись сложенной в несколько раз газетой, ловко, на лету, посшибала ос на пол и (Машенька отчётливо расслышала хруст) раздавила их тапком.

– Осы плохие? - спросила Машенька.

– Опасные. Ужалить могут, больно будет... - бабушка вымела трупики на крыльцо и прикрыла дверь. - Чтоб ещё не налетели...

– А пауки?

–Что пауки?

– Плохие? Или опасные? Пауки кусаются?

– Пауки хорошие. Они мух ловят, комаров всяких. Пауков обижать и убивать нельзя, примета плохая... Если их не трогать, то и они тебя не тронут.

Машенька задумалась.

– А как же Муха-Цокотуха? Ведь её паук схватил и хотел съесть. А муха-Цокотуха-то - хорошая!

Бабушка тоже задумалась.

– Так ведь это сказка! В сказках мухи хорошие, а на даче - плохие. Одна зараза от них, да спать днём мешают.... Ты ешь давай, вроде больше не летает никто.

– А где деда? - вновь приступив к завтраку, поинтересовалась Машенька.

– Отец, иди завтракать! Стынет всё! - звонко крикнула бабушка, подняв лицо к деревянному,в тёмных пятнах от сучков, потолку.

Скрипя ступеньками - в одной руке очки, в другой толстая книга, страницы заложены пальцем, - спустился со второго зтажа деда Саша в белой майке и синих штанах.

– Деда, опять ты позже всех! Тебе что, особое приглашение надо? - копируя строгую интонацию воспитательницы Ирины Васильевны, нахмурила брови Машенька.

Бабушка рассмеялась. Деда шутливо погрозил пальцем, и потрепав внучку по светлым и лёгким волосам, уселся на своё любимое место - спиной к окну и боком к выходу. Раскрыл книгу, надел на кончик носа очки, нащупал тарелку с сырниками, придвинул, пальцами вытянул один и, не отрываясь от книги, начал жевать, смешно шевеля усами.

Вся терраса была расцвечена яркими пятнами - солнце пробивалось сквозь листья яблонь.

Позавтракали.

Дед поднялся на второй этаж.

Бабушка собирала со стола посуду.

Машенька, оттопырив губу, поджала левую ногу и пропрыгала к двери. Толкнула ее с усилием и выскочила на крыльцо. В четыре прыжка спустилась по ступенькам.

На светлом линолиуме дорожки увидела скрюченную, слабо шевелящую лапами и крыльями осу.

Присев на корточки, Машенька с минуту разглядывала раненое насекомое. Сорвала травинку, потыкала твердым концом в мелко дрожащее черно-желтое брюшко. Кусачки челюстей на крепкой и плоской голове осы быстро задвигались. Машенька покачала головой. Осторожно подпихнула осу травинкой на лист подорожника, и затаив дыхание, понесла на вытянутых руках за крыльцо.

Паутина успела уже высохнуть. Машенька поначалу подумала, что ажурная сеть куда-то исчезла насовсем. Приглядевшись, улыбнулась и стряхнула осу с подорожника, целясь в центр сплетённых прозрачных нитей.

Паутина дрогнула и прогнулась под тяжестью насекомого.

Машенька села на перевёрнутое садовое ведро и принялась ждать.

Оса, предчувствуя свой последний час, отчаянно завозилась, но крыльями и спинкой плотно прилипла к нитям, прекусить которые ей не удавалось - челюсти беспомощно задрались вверх и кромсали пустой воздух.

В тот миг и появился паук - вылез откуда-то из щели между досками крыльца.

Ловко перебирая лапками, добрался по длинной и толстой нити до края паутины. Настороженно замер.

Оса дёрнулась сильнее.

Паутина качнулась. Её хозяин двумя короткими рывками подбежал к окончательно увязшей жертве. Снова замер. И вдруг засуетился, забегал вокруг притихшей осы, сдвинулся чуть вбок и начал вращать лапками угодившую к нему добычу, плотно окутывая ее клейкой блестящей нитью.

Через несколько минут на месте осы образовался серый, неправильной формы кокон, а паук неспешно уполз вверх по нитям обратно в щель.

– Ну и паучок! - удивленно округлив губы, прошептала Машенька, поднимаясь с ведра и отряхивая платье.

Сверху, с крыльца, послышался голос деда:

– Ты чего там в грязи сидишь? Айда на речку!

...Вернувшись с купания, Машенька заглянула в гости к пауку.

Кокон исчез. На его месте зияла дыра.

Пообедав и поспав, Машенька вновь навестила паутину.

Дыра оказалась аккуратно заделана. Словно её и не было вовсе.