Приезжала сегодня его жена с ребенком. Сказала, чтобы я вещи собирал. Через три дня надо отсюда съехать. А соседа только два часа как труповозка забрала. Всю ночь лежал мертвый в соседней комнате. Всю ночь и весь день.

Никита слушал и ему становилось жутко. Он не любил покойников. Особенно свежих, только преставившихся. Такие покойники, бывает, чудят. Особенно если ты накурился.

Андрей ест виноград, а Никите начинает казаться, что хозяин коммуналки идет по коридору. Сейчас он зайдет в кухню и скажет: «Здорово мужики! Водка есть?».

Начинается ступор, становится все страшнее. Ощущения становятся реальнее. Никита смотрит на сломанный советский будильник. И вдруг будильник начинает тикать. Минутная стрелка приближается к полуночи.

– Знаешь, я пойду. Что-то мне как-то неуютно. Хочу на воздух.

– Ну, как знаешь.

Никита вышел на улицу и долго шел темными улочками Петроградской стороны. Стояла теплая, летняя, но уже довольно темная июльская ночь. Он специально выбирал места потемней и прятался от людей. Ощущение реальности присутствия хозяина квартиры словно на костях осело, не стряхнешь. Он чувствовал, что хозяин был там. Можно было подумать на эффект от перекура, но что тогда случилось с будильником, который, судя по всему, не ходил уже много лет?

Ближе к Тучкову мосту стало легче. Свежий воздух прочистил голову, а быстрый ход разогнал кровь. Надо бы взять пивка и подумать, что же он почувствовал там, на грязной коммунальной кухне? Хотя если честно – хотелось не думать об этом, а поскорее забыть.

И поплыли в тумане зябкого утра дома, машины и разметка дорог. Серый, большой, и скучный город. Как обычно. И как всегда предсказуемо. На долю секунды показалось все это вычурной фантазией больного воображения.

К Андрею решил больше не ходить. Больно квартира жуткая. Не квартира, а какой-то портал. Затянет тебя под плинтус в такой квартире и не хватится никто. Скажут: «Ушел из дома и не вернулся». А лето жаркое, лето в разгаре. Завтра выходной, можно поспать до обеда и на залив пройти.

***

– Глаза устроены так, что преобразуют отраженные волны света видимого спектра, позволяя нам видеть предметы. Это называется волновое зрение. Лампочка любого типа по сути является пульсаром и излучает волновые колебания в видимой части спектра. Так работают все системы освещения.

– К чему ты это? – спросила Наташа.

– Здесь нет лампочек, нет видимых источников света. Но мы видим мир вокруг нас. Более того, он как будто подсвечивается изнутри. И я не очень понимаю, как такое возможно. Хотя это не единственное, что я здесь не понимаю. Например, говорящий Кот вызывает у меня не меньше вопросов.

– А что толку от этих вопросов? – Кот говорил непонятно как, но слышно его было хорошо.

– Слушай, а чем ты вообще занимался до того, как попал сюда? – спросила Наташа.

– Чем я только не занимался, – ответил Никита.

Они сидели на вершине бомбоубежища, возле которого Никита когда-то потерял кольцо с синим камнем, и просто болтали. Было не очень понятно, куда и зачем идти дальше. Да и стоило ли вообще это делать. Никита решил навестить этот двор, так как проводил здесь много времени в детстве. Про колечко он рассказал, они даже поискали его вместе. Но разве найдешь драгоценность потерянную неизвестно когда.

– Последнее время писал, – продолжил он.

– Картины?

– Нет, статьи.

– Интересно?

– По-разному. Попадались интересные проекты и темы. Буквы построенные рядами, подвешенные полотнами, скользящие вдоль границ сознания, цепляющиеся за знакомые вехи, рождающие знакомые нотки, складывающиеся в приятные аккорды и рождающие новую или уже знакомую музыку.

Иногда кажется, что ты особенный, со своим ни на что не похожим восприятием. Один на миллионы. Но на самом все мы ракушки, просто отражающие от своих стенок звуки приходящие извне. Про это важно помнить. Ракушки или каньоны, в которых каждый поток звуков, отражаясь от стен, оставляет следы, изменяя свое построение. И каждый новый звук звук превращается в эхо, которым отзывается каньон на потоки звуков, входящих в него.

Мы отражаемся друг в друге, посылая звук вовне и надеясь поймать эхо из чужой пустоты, чтобы понять, что она похожа на нашу. Великую тишину вселенной нарушают плотные ряды звуков, отражающихся от множества пустот. Так первый человек играл когда-то со своей погремушкой. Так играем мы и будут играть наши дети. Любая мысль – это всего лишь еще один аккорд рожденный созвучием знаков, отраженных от стен чьего-то сознания и встреченный нами по дороге в вечность. Прямо как волны света от лампочки, – Никита улыбнулся, – Прости, меня что-то занесло.

– Ничего, – смущенно улыбнулась Наташа. Зато теперь я понимаю, что ты действительно хорошо пишешь. По другому просто быть не может.

– В самом деле? Тогда я закончу мысль. Давайте отбросим в сторону все, что могло нас когда-то удерживать и погремим на славу! Ведь это великий дар и великая игра, которая дается каждому только один раз… – от возбуждения Никита вскочил на ноги, глаза его загорелись.

Однако оглянувшись по сторонам он смутился. Жизнь дается, это верно. А сейчас – жизнь? Кот смотрел на Никиту глазами, которые казались бесконечно глубокими и хрустальными. Его зрачки были расширены от полумрака, рыжий хвост слегка бил по земле.

– И что ты думаешь? – спросил Кот, будто угадав мысли Никиты.

– Я думаю, что мы засиделись на этом холме и самое время двигаться дальше.

– Куда мы направимся? – спросила Наташа.

– В центр.

«Лучше просто воспринимать происходящее как сон», – решил Никита, – «Если уж от меня здесь ничего не зависит, то я могу по крайней мере прогуляться по знакомым местам и развеяться. А что будет дальше – загадывать нечего».

***

Он любил налить себе кофе с корицей и сесть у окна, за которым мерно раскачивались кроны деревьев, играя с ветром. Он открывал окно и тянул носом воздух с моря. Слушал крики чаек и вспоминал ее нежное тело молочного цвета, яркую копну волос, пышные груди, задорные карие глаза.

Она была художницей, он музыкантом. Она искала страсти, он покоя. В все же ненадолго жизни их переплелись, и переплетение это заворожило обоих. Пока не кончилось все – время, чувства, страсть, желание. Все сгорело так ярко и быстро, что они и сами не поняли как вышло, что она на него кричит уже битый час, а он молча курит, не в силах сделать хоть что-нибудь.

Он давно не курит, она не пишет картин. Но теплом от той вспышки греются оба. Конечно, он вел себя как дурак, а она заслуживает лучшего. Конечно,