Вот она – любовь? Антонине Васильевне становится как-то неприятно. Она совсем не так себе это представляла. Совсем не так. Любовь должна была прийти иначе. Любовь – это не Боря.

Или все-таки Боря?

Антонина Васильевна искоса посматривает на Борю, а тот сияет в ответ. Ужасно глупо. Борины губы кажутся Антонине Васильевне слишком, до непристойности пухлыми. Она представляет эти губы на себе, на своих губах, и горло сводят спазмы отвращения.

Все влюбленные люди выглядят глупо, думает Антонина Васильевна.

– Мы можем поговорить о путешествиях, – неуверенно предлагает Боря.

Первый этаж.

– Я, знаете ли, учитель географии.

– Знаю.

– Я много где хотел бы побывать. Например, в Буэнос-Айресе. А вы?

Они выходят из школы. Еще пять ступенек крыльца – и они попрощаются. Антонина Васильевна пойдет направо, Боря – налево.

И тут Антонина Васильевна замечает их. Воронья пара на дереве в школьном дворе. Смотрят прямо на нее. С интересом раскрыли рты. С каким-то неестественным, потусторонним интересом.

Антонина Васильевна замирает.

Главное – выдержать взгляд, почему-то думает она. И вдруг – заплетается ногой за ногу и – летит по ступенькам вниз.

Страшная боль пронзает все тело. В глазах темнеет.

– Антонина Васильевна! – слышит она над собой. – Антонина Васильевна! С вами все в порядке?!

Раскрывает глаза и видит над собой встревоженного Борю, его пухлые губы, видит любовь во всей своей красе, любовь, от которой никуда не спрячешься.

– Не трогайте меня! – изо всех сил кричит Антонина Васильевна. – Не трогайте меня!!!

Она кричит так, что из школы сбегаются учителя и ученики, обступают Антонину Васильевну, а она лежит на асфальте, не в состоянии подняться.

– Антонина Васильевна, – Боря нежно берет ее за руку, – что у вас болит, скажите мне! Где больно?

У Антонины Васильевны вздувается на шее жилка – от гнева и ненависти.

– У нее болевой шок, – говорит Боря. – Расступитесь. Вызовите «скорую». Антонина Васильевна, – это уже к ней, – сейчас приедет «скорая». Не шевелитесь.

Антонина Васильевна вырывает у Бори свою руку. Открывает рот и вопит так, как никогда ни до, ни после:

– Убирайтесь вы в з-з-задницу! Сгиньте! Убирайтесь в Буэнос-Айрес!

* * *

Надя появляется точно по графику. На этот раз она ведет себя сдержанно, давая понять, что до сих пор еще обижена и рассчитывает на заслуженные просьбы о прощении.

– Ты, Надежда, меня извини, – говорит Антонина Васильевна, – я повела себя некрасиво. Не стоило идти на дискотеку в старых сапогах.

– Да, вела ты себя нехорошо, – Надя заглядывает в холодильник и в мусорное ведро. – Но извинения принимаются. На то и существуют подруги, чтобы все прощать.

– Как Константин Константинович?

– Ха-ра-шо. Занимательный мущина. Веселый.

Антонина Васильевна тихонько напевает: «Надежда – мой компас земной».

– Антонина, ты выглядишь что-то устало, – говорит Надя.

– Плохо сплю в последнее время. Со мною так всегда в начале зимы.

– Не понимаю, как бессонница связана с зимой. Принимай таблетки. Я уже пять лет их принимаю. Сплю, как хорек.

– Боюсь. Мне кажется, что от таблеток сон нездоровый.

– Нормальный сон! Шо ты такое говоришь?!

Надя наконец усаживается в кресло у окна.

– У тебя че, отопление о сю пору не включили?!

– Не включили.

– Безобразие! Антонина! Жаловаться нужно!

– Не хочу портить себе нервы.

– Так и воспаление легких можно схватить!

– Будешь чай пить, Надежда?

– С сахаром.

Антонина Васильевна готовит чай, а Надя докладывает последние новости из жизни смертных:

– Знаешь, кто умер? Боря-географик.

Антонина Васильевна молчит.

– Помнишь его?

– Нет.

– Как не помнишь?! Должна помнить! Он за тобой не один год бегал.

– Никто за мной не бегал.

– Еще как бегал. Вся школа про вас сплетничала. Ну признайся, Антонина, у тебя что-то с ним было?

– Я не знаю, о ком ты говоришь, Надежда.

– Ну такой невысокий, не очень опрятный. Географию преподавал. Губастый такой.

– Пей чай, Надежда.

– Пусть остынет.

Надя внимательно наблюдает за Антониной Васильевной. У Антонины Васильевны чуть заметно дрожат руки.

– Странная смерть, – осторожно продолжает Надя. – Женат не был. Плохих привычек не имел. Просто умер.

– Такое тоже иногда случается.

Надя поднимается с кресла. Воинственно расправляет плечи.

– Вот зачем ты себя так ведешь, Антонина?!

– Как?

– Ты прекрасно помнишь географика, только делаешь вид, что не помнишь.

– Зачем бы мне это?

– Вот и я думаю, зачем?! Корчишь из себя принцессу! всю жизнь корчишь из себя принцессу.

– Надежда, это неправда.

– Правда! Помнить какого-то Борю-географика для тебя слишком унизительно, да?

– Что ты мелешь, Надежда?!

Антонина Васильевна тоже поднимается.

Так они и стоят друг напротив друга: секретарь Бога на земле и злостный неплательщик налогов Господу.

– Так всегда было, – цедит сквозь вставные зубы Надя. – Ты – принцесса-литераторша, гордячка, а я всего лишь массовик-затейник. Но теперь ситуация изменилась, Антонина. Время нас уравняло. Мы теперь ровня друг другу, Антонина! Мы теперь знаешь кто? Я тебе скажу. Пенсионерши.

Ни один нерв не дрогнул на бледном лице Антонины Васильевны.

– Ты права, Надежда, – наконец произносит она, – я помню Борю. Я соврала, что не помню. Мне было стыдно.

Надя всплеснула ладонями:

– Да что ж стыдного?! Лучшей подруге признаться стыдно???

– Много лет прошло.

– Признавайся, – сладко тарахтит Надя, – что у вас было?

– Роман был.

– О!!! Та мы ж все догадывались. Но ты так надменно себя с ним вела на людях, что мы не были уверены на сто процентов. И как долго?

– Не знаю. Год. Может, больше.

– О!!! И почему вы не поженились, Антонина?

Антонина Васильевна отворачивается к окну.

– Он не захотел, – говорит.