— Тише, тише… Это же я, — сжимая между пальцев мои соски, змеем искусителем шепчет мне на ухо тот, о ком я буквально минуту назад вспоминала.

— Не надо! — пищу я, кажется, каждой клеточкой ощущая горячее мужское тело и особенно — отдельную его часть, прижимающуюся чуть повыше моей попки.

— Чего не надо? Не надо так? — пальцы сжимаются сильнее. — Или так? — опускаются ниже и замирают у кромки волос, легонько поглаживая.

— Эй! Эй, ты! Слышишь?

Всем телом вздрагиваю. Отворачиваюсь от окна и встречаюсь взглядом с темными глазами своего похитителя.

— Полет согласован. Сейчас мы подъедем к взлетке. Там будут Алан и твой ребенок. Не делай глупостей, и все будет хорошо. Поняла?

Судорожно киваю и первой тянусь к ручке.

— Подожди! Я тебе русским языком говорю, мы подъедем. Там будут посторонние. Никаких фокусов.

Тимур

— На самом деле Дамир — ваш сын…

Эти слова взрываются в моем мозгу подобно мощной свето-шумовой гранате. Они оглушают, слепят, лишают ориентиров, закручивая картинку перед глазами волчком…

— Что?

— Гурам, так звали Олеськиного мужа, не мог иметь детей. Я всегда об этом догадывалась. Ведь сколько лет они пытались — и ничего не получалось. И тут — беременность. Я-то, глупая, думала, мало ли… Ошиблась, поспешила с выводами. И Леська ж еще — хитрая лиса, даже мне не призналась! Только сегодня, когда припекло… — громко сморкается Катерина. — Она на вас очень рассчитывала… Я понимаю, это все очень неожиданно, но вы ведь ей поможете? Скажите, что поможете!

Катерина впивается ногтями в мою ладонь, но я не чувствую боли. Освобождаю руку из ее захвата и киваю, потому что слов нет. Силюсь осознать произошедшее, но это все настолько чудовищно, что просто не укладывается в моей голове, как я ни стараюсь. Это то, чего в моей жизни просто не может быть.

— Почему Олеся ничего мне не сказала? — я догадываюсь, но просто не хочу… не могу в это поверить.

— Она хотела! Сегодня… Но не успела.

— Нет. Я сейчас не об этом, — спешно уточняю я, видя, что моя собеседница вот-вот снова заплачет, и тогда я вообще вряд ли добьюсь хоть каких-то ответов. А может, оно и к лучшему? Гашу в себе эту нелепую трусливую мысль и все же спрашиваю: — Почему она мне не сказала, когда забеременела?

Катерина открывает рот, но, так и не найдясь с ответом, смущенно отводит красные, заплывшие от слез глаза. Лишая меня всякого повода и дальше отрицать очевидное. Я понимаю… Я, мать его все дери, понимаю. И каким дураком был я сам. И какой сукой оказалась Олеся… В моем сердце зарождается черная жгучая… нет, это даже не ярость. Это ненависть чистой воды. Растираю лицо ладонями. По крупицам перебираю вчерашний день, а в груди горит… тлеет что-то страшное. Делаю рваный вдох. Кислород врывается в легкие, раздувая огонь. Он как лава течет по венам, выжигая до пепла нутро. Я ведь даже не рассмотрел его… Помимо всего того, что уже и так пропустил… Я ведь даже не запомнил, как он выглядит.

Мой сын.

Отступаю на шаг. Закрываю глаза. Мне нужно пару секунд на то, чтобы вернуть себе самообладание.

— Тимур Булатыч…

— Да?

— Здесь все отработали. Пленки есть. Доступ к городским камерам — тоже. Мы можем продолжить работу в офисе?

— Да, конечно. Отчитываетесь лично передо мной.

Моим людям требуется два часа, чтобы собрать полную информацию на Олесю и Дамира Авдаловых, и немного больше — чтобы узнать хоть что-то об их похитителях. Я перебираю эти долбаные бумажки снова и снова, и каждый раз возвращаюсь к маленькой черно-белой фотографии, сделанной на загранпаспорт.

Он похож на меня. Мой сын…

Дверь в кабинет открывается. Высокая фигура отца на миг застывает в дверях и плавно, подобно тени, перетекает в комнату.

— Что тут у нас за кипиш? — интересуется он, усаживаясь в кресло напротив

Растираю виски. Я думал о том, как ему это все объяснить, но так ничего и не придумал.

— Одна женщина попросила меня о защите. Но её похитили прежде, чем наши парни успели приступить к работе.

— Что за женщина?

— Ты ее не знаешь, па. Она… не из наших обычных клиентов.

Если отец и удивлен, а он удивлен, я знаю, то никак этого не показывает. Ведет широкими плечами, ударяет ладонями по столу:

— Окей. Если будет нужна помощь… — договорить не успевает, потому что дверь в мой кабинет снова распахивается, на этот раз перед моим братом.

— Что тут у нас за кипиш? — один-в-один, как отец, интересуется Руслан, жмет ему руку, затем мне, садится в кресло и окидывает меня насмешливым взглядом. — Как сам? Голова не болит?

Пикировки со старшим — для меня особенное удовольствие. Но не сейчас.

— Да ну тебя.

— Я что-то пропустил? — усмехается отец.

— Еще бы! Все веселье. Тиман вчера порядком расслабился.

А ведь и правда. Это было вчера. Но с тех пор произошло столько событий, что кажется, будто тот день и этот отделяет не один год.

— Он меня спаивал. А сам чай фигачил вместо виски.

— Виноват, — белозубо улыбается старший. — Но у Милки режутся клыки, и мне нужно было…

Все держать под контролем. Руслан не договорил. Но я его и без того услышал.

— Капризничает? — это уже отец.

— Моя принцесса? Вот еще. Мужественно все сносит. Только слюни до колен и пальцы во рту постоянно. Мои тоже, кстати сказать. Их она обгладывает с каким-то особенным удовольствием.

Когда Руслан начинает говорить о своей дочке — его не переслушать. Да и, чего греха таить, обычно меня забавляют эти рассказы. Но не теперь. Когда каждое слово брата и каждая блаженная улыбка лишний раз мне напоминают о том, чего был лишен я сам.

— Так что все же случилось? — будто почувствовав что-то неладное, осекается Рус. Повторяю и для него уже озвученную отцу версию. Руслан кивает и подтаскивает к себе папку.

— Алан Авдалов. Что-то знакомое.

— Он дурью барыжит на пару соседних областей. Такое…

— Вы их засекли?

— Прямо сейчас нанятый им самолет должен приземлиться в T***

— Что думаешь делать?

Хороший вопрос. Для начала заберу своего сына. А там — посмотрим.

— Есть у меня кое-какой план.

— Если вдруг понадобится помощь…

— Господи, Рус, я большой мальчик.

— Я знаю. И не лезу в твои дела. Просто знай, что можешь на меня рассчитывать.

Он опускает взгляд на ту самую фотографию. Смотрит на нее несколько секунд, и я понимаю, что от него ничего… абсолютно ничего не укрывается. Дерьмо! Качаю головой. Уверенный в том, что брат поймет меня правильно и не станет требовать ответов на свои вопросы сию секунду. И он не подводит. Задумчиво чешет бровь и расслабленно откидывается в кресле. Я знаю, это временная передышка. Но рано или поздно мне придется все объяснить семье. Кто бы еще подсказал, как признаться им в том, что меня… меня! так ловко обвели вокруг пальца. Этому нет объяснения. Их просто нет, гори оно все огнем.