Наконец все было готово к последней части боя. Матадор посвятил быка президенту ринга. Его возлюбленная, если таковая вообще имелась, на сей раз не присутствовала, иначе он бы посвятил быка ей. Матадор поменял плащ на меньший, и этот был стянут тонким шнуром, называемым мулетой.

Все замерли в нетерпении. Кэти казалось, что в ее груди — раскаленная печь и дыхание обжигает ей горло.

— Вот увидите, он сделает семь пассов! — в возбуждении прошептала она Эдварду.

Семь раз бык кидался вперед и семь раз утыкался в красный плащ. Он был столь же разъярен, сколь восторжена была толпа. Разъярен, озадачен, ослаблен и встревожен. Настало время смертельного удара.

— Убить быка! — ревела толпа в крайнем возбуждении. — Muerte![4]

Это был самый напряженный момент. Чтобы убить быка, матадор должен был, подавшись вперед, встать между рогов. Он оказывался совершенно беззащитным, потому что не был уверен, что бык вдруг не поднимет или не повернет голову. В этот момент одна отвага служила ему защитой.

Шпага погрузилась в могучее тело, найдя верную точку между лопатками быка. Это был отличный чистый удар. Бык вздрогнул и начал падать. Поклон матадора толпе был несколько поспешен, потому что уже умирающий бык еще не опустился на колени. Послышались крики и ахи, когда бык, последний раз мотнув рогами, до крови оцарапал ладонь матадора.

Матадор гордо вытер ее. Нельзя работать так близко от рогов и не получать ран.

— Ничего, — обратился он толпе. — Простая царапина!

Для простой раны кровотечение было слишком сильным, хотя некоторые поверхностные повреждения кровоточат иногда очень сильно. Конечно, если бы была задета кость, матадор не выглядел бы столь бодрым. Но вот кровотечение уняли благодаря наложенной повязке, и рука тут же вскинулась в небо в жесте несколько преувеличенного торжества.

Кэти повела глазами и встретила взгляд Эдварда, несколько расслабленный от облегчения и радости.

— Президент ринга теперь наградит матадора ухом быка! — уверенно сказала Кэти. — А может быть, он решит, что бой был исключительный, и отдаст ему оба уха. Эй! Ты в порядке?

— Да, — ответил Эдвард. Но когда он поднялся и пошел, то слегка покачивался, как пьяный, и лицо его позеленело.

— Где Эдвард? — Это было первое, о чем спросила Анита.

— Отдыхает. — Кэти подавила смешок. — Не переживай. Мы встретили Клода Перримана, это мой босс, помнишь, я тебе говорила? — Как будто Анита могла забыть! — Он отвез Эдварда к себе, чтобы тот немного полежал. К параду он отдохнет и придет в себя.

— Эдвард никогда не болеет, — встревожилась Анита. — Что с ним стряслось?

— Это его первая коррида. Со многими такое случается. Ну, давай одеваться. Очень хочу показать тебе свой костюм.

Он оказался бледно-зеленого цвета, с высокой талией и низким вырезом. В ложбинке между грудей покоилась жемчужина на цепочке. Свои рыжие волосы Кэти зачесала высоко, как и подобало императрице Жозефине. От этого ее шея, казалось, стала длиннее, руки и талия тоньше, а жемчужина, словно магнит, притягивала взгляды к ее великолепной груди.

— Ну как? — спросила Кэти, оглядывая себя.

— Восхитительно! Застегни мне «молнию», — попросила Анита, — и помоги надеть украшения.

Кэти уверила Аниту, что та выглядит очень изысканно; это подтверждало и большое зеркало — элегантное платье длиной до лодыжки, которое дала ей Кэти, очень шло к юному гибкому телу Аниты. Ее глаза, искусно подкрашенные, терялись в таинственной загадочной темноте, а браслеты на ногах сияли и позвякивали при малейшем движении.

Кэти, понаблюдав за неловкими попытками Аниты справиться с тушью для ресниц, сама взялась за ее макияж. Теперь же, разглядывая свое отражение, Анита не могла не оценить искусство новой подруги. Для достижения нужного эффекта Кэти использовала светлые и темные тона, сузив ее по-детски пухлые щеки, выделив и подчеркнув подбородок. Кэти приподняла Аните уголки глаз и придала губам чувственную полноту. Анита была шокирована и возбуждена своим новым, таким соблазнительным видом. Но тут почувствовала, что, даже рискуя обидеть Кэти, вряд ли выйдет в таком виде на улицу. Однако Анита покорно отдалась в руки подруги, которая нанесла последние мазки и уже надевала ей на голову мантилью. Теперь, под нею, черты лица Аниты казались несколько смазанными, зато сияли глаза, чарующие глаза искусительницы.

Анита чувствовала, что ее не захватила лихорадка праздника, которой охотно поддалась Кэти и другие люди, попавшиеся им на улице. Анита же оставалась серьезной и немного грустной, когда все вокруг веселились. Коррида была словно аперитивом перед вечерними празднованиями — коктейлем, от которого поднималось настроение. Это был настоящий бой, и поэтому настроение у всех было приподнятым.

Как и говорила Кэти, все люди на улицах были в карнавальных костюмах. Толпа прибывала. Анита и Кэти, идя по улице, видели, как со всех сторон открывались двери, выпуская демонов, драконов, клоунов с огромными головами из папье-маше, древних греков и римлян, мужчин в набедренных повязках, женщин в юбках с фижмами, уток, гномов, а также — дети веселились не меньше, чем взрослые, — крохотных лошадок и сарацинов. Маленький арабский принц шагал рядом с малышкой русалкой — из-под чешуи виднелись маленькие ножки, а хвост девочка перекинула через руку.

Почти все были в масках. Кэти надела прелестную маску из бархата. Некоторые женщины были в плащах-домино с большими капюшонами. Иные мужчины воспользовались возможностью надеть маску, которая скрывала не только лицо, но и всю голову. Встречалось множество комических масок с искаженными чертами. Были и трагические — злобные, усмехающиеся, скалящиеся.

Анита решила держаться поближе к Кэти, но, оглядевшись, поняла, что решение приняла слишком поздно: их уже разделила толпа. Девушка и представить не могла, откуда взялись все эти люди, превратившие доселе мирный остров в настоящий бедлам.

Процессия начала свое шествие, и люди подались вперед, чтобы лучше видеть. И тут Анита обнаружила, что толпа несет ее. Руки, ноги, голоса со всех сторон плотно окружали ее, и Анита ощутила собственное сердцебиение, которое не могла заглушить даже громкая, раздражающая ее музыка, и нараставшее отчаяние — Анита пробивалась вперед, пыталась бежать вместе со всеми, оступалась, ее толкали локтями, и наконец, испугавшись, она потеряла равновесие. И тут чья-то рука крепко подхватила ее за талию.

— Всегда мечтал взять в плен рабыню, — произнес Фелипе.

Она перестала дрожать, а терзавшая ее музыка вдруг показалась сладостной. Медовый свет раннего вечера, трогая, словно пальцами царя Мидаса, белые стены домов, придавал им мягкий золотисто-розовый тон.

— Так-то оно лучше, — сказал он. — Чего вы испугались?

— Сама не знаю. Словно какой-то водоворот накрыл меня. Мне не было весело, наверное, это и вывело меня из себя.