— Вы были похожи на испуганную газель. От чего вы убегали?

— Не знаю. Меня словно кто-то толкнул.

Наверное, она двинулась снова, потому что его руки вокруг ее талии сомкнулись, чтобы удержать ее. В этом прикосновении было что-то успокаивающее, и Анита на мгновение замерла. И тут же легкость на сердце сменилась странным предчувствием: когда-нибудь она убежит от него в момент слепой паники. Это странное пугающее предчувствие взволновало ее до крайней степени. Анита встряхнула головой, отчаянно пытаясь избавиться от наваждения. Оно явилось неизвестно откуда — его не надо было ни искать, ни приглашать. Анита прикрыла глаза и попыталась успокоиться.

Справившись с неловкостью, она спросила:

— Как вы меня узнали?

Он взял в пригоршню ее длинные светлые волосы, которые она не стала закалывать.

— Вам ни к чему спрашивать о таком, — усмехнулся он.

— А где ваша маска? — спросила она, оглядывая его костюм матадора.

— Никогда не надеваю их.

— А вот это — слишком правдоподобная деталь. — Она тронула его забинтованную левую руку. Он поморщился. — Да вы и впрямь поранились, — сказала она. — У вас кровь на рукаве. Но где…

Фелипе отвел с лица мантилью и оборвал вопрос, готовый слететь с ее губ, поцелуем. Это не был нежный поцелуй, не был он и средством отвлечь ее. Фелипе просто хотел поцеловать ее. Ему необходимо было поцеловать ее. И он ее поцеловал. Анита счастливо вздохнула.

Ей не пришлось говорить ему что-то, чтобы объяснить происходившее в ее душе. Он все понял без слов. Он понял даже лучше, чем она сама. Как-нибудь потом они поговорят об этом, но не сейчас. Наверное, слово могло бы пошатнуть тонкое равновесие в его пользу. Фелипе думал, что правильно ее понимает: он уловил ее стремление к полету, жившее в ней. И не мог это выразить словами.

Он развернул Аниту лицом к свету и заглянул в ее сиявшее счастьем лицо. Под взрослым женским макияжем он уловил детское выражение и искорки грусти в ее взгляде. Пальцами раненой руки легонько погладил ее лицо. Скулы стали менее напряженными от его прикосновения, когда он провел сверху вниз по щеке к подбородку, а потом неловко положил ей руку на затылок. Здоровая рука, крепкая, как стальной обруч, обвивала ее талию, и восторг пронзил все ее тело еще до того, как Фелипе коснулся ее губами, наполняя все ее существо лихорадкой фиесты.

— Где ты пропадала вчера? — допытывался Эдвард следующим утром.

— А ты? — ответила она вопросом на вопрос.

— Я не очень хорошо себя чувствовал, если хочешь знать. Наверное, от жары. Вчера ведь было очень жарко. Арена раскалилась словно печка.

— Но Кэти говорила, что вы сидели в тени.

— Значит, я что-то съел. Да, вот в чем дело. Это точно — испанская еда!

— Объелся быком? — грубо пошутила Анита.

Он выглядел обиженным.

— Оставь. Я не в настроении шутить. Пришлось пропустить большую часть праздника, но я не зря провел время: вчера я кое-что разузнал. Вечером ты снова была с тем испанцем.

— Честно говоря, да. Это ты и разузнал? Его зовут Фелипе.

— Я хорошо знаю, как его зовут. Лучше, чем ты.

— Что это значит?

— Тебе не понравится то, что я скажу.

— Давай говори, посмотрим.

— Ты знаешь, что мы с Кэти встретили Клода Перримана?

— Знаю.

— Так вот. Я не очень хорошо себя чувствовал, и он отвез меня в отель. Он сам не хотел идти на праздник по причине траура. Да и я, признаться, тоже, так что остался, чтобы составить ему компанию, и мы долго говорили. Он все рассказал мне про этого испанца. Его зовут Фелипе Санчес. Он сын Пилар.

— Почему же мне это не должно понравиться? Это только говорит в его пользу. У него явно есть деньги, и он достаточно хорошо заботится о матери, если содержит ее. Не все сыновья такие заботливые.

— Я еще не закончил. Есть еще кое-что. Он богат. И если бы захотел, то мог бы купить десять таких вилл, как Каса-Эсмеральда. Дело в том, как он их зарабатывает.

— Ты предполагаешь, что он занимается чем-то предосудительным?

— Я ничего не предполагаю. Я сообщаю тебе одни факты.

— Ну, так и сообщай. Перестань делать из этого драму и скажи наконец, чем он занимается.

— Он сражается с быками. И убивает их. Он матадор.

Ну, подумала Анита, а чего ты ожидала, девушка? Разве тебя не согревало, не привлекало его отличие от других мужчин? Не ощутила бы ты себя обманутой, если бы он оказался банковским служащим, владельцем магазина или юристом, как Эдвард? Осторожность Эдварда и его предсказуемость раздражали Аниту. Но матадор!..

Эдвард был с ней очень нежен. Его мрачные глаза ловили ее взгляд; он опустил руки ей на плечи, словно все понял и теперь предлагал свою поддержку.

— Смешно, но случилось именно то, чего я так опасался. Я хотел, чтобы ты уехала из Англии, и пытался завлечь тебя идеей превратить Каса-Эсмеральда в отель. Хотел занять тебя делом. Но боялся, что ты сделаешь то, что сделала.

— А что я сделала?

— Влюбилась или думаешь, что влюбилась, в совершенно неподходящего человека.

— Ты, оказывается, предвидел и это? Какой ты, однако, проницательный!

Он вздохнул, услышав ее саркастическое замечание:

— Оказалось, не совсем. До недавнего времени ты вела такую занятую жизнь. До болезни матери музыка занимала все твое время, и ни один мужчина не мог бы выдержать соперничества с роялем и музыкой. Ты играла виртуозно, с чувством и удивительной техникой. У меня до сих пор сжимается горло от восторга, когда я вспоминаю твою игру. Какая жалость, что пришлось бросить музыку!

— Ты старый хитрый льстец, Эдвард Селби! Я никогда не играла очень хорошо. — Несмотря ни на что, Анита была польщена и тронута его похвалой. — Ты же знаешь, отчего мне все пришлось бросить. У мамы были ужасные головные боли, она страдала от малейшего звука. Иногда ее раздражало, если я начинала говорить громче, чем просто шепотом. Словно у нее крайне обострился слух. Так что повседневные звуки жизни, к которым мы привыкли и уже не слышим их, усилились в тысячу раз… Капанье воды из незакрытого крана, щелканье выключателя, кажется, даже чирканье спички — все раздражало ее.

— Ты поступила очень благородно.

— Ерунда! Я ничего такого не сделала.

— Только отказалась от единственного своего призвания и теперь брошена в жизнь без всякого опыта. Может быть, ты хорошо разбираешь ноты, но ровным счетом ничего не знаешь о том, как влюбляются и перестают любить, и ведешь себя, словно подросток-несмышленыш. Но ты давно уже не ребенок, взрослая женщина и, предполагается, должна иметь хоть какой-то опыт по части обращения с мужчинами, знать, как избежать некоторых ситуаций. А откуда у тебя этот опыт? Инез знала и боялась этого. Перед смертью она так и сказала мне: «Позаботься о ней, Эдвард. Защити, потому что в таком состоянии, в каком она теперь, она влюбится в первого встречного искателя приключений, который проявит к ней интерес».