Затем Якоб сдержанно улыбнулся и восхитился памятью Бена: «Подумать только, мы всего один раз были с ним в кафе, а он запомнил дорогу. Я думаю, он прекрасно понимает, когда люди к нему хорошо относятся. И если помимо дружеского расположения он еще получает что-нибудь сладкое…»

Труда же считала, что дело вовсе не в дружеском расположении или куске торта. Скорее всего Бен в поисках матери носился по деревне туда-сюда и совершенно случайно оказался рядом с кафе. Но противоречить Якобу она не стала. Труда была рада, что в деревне есть люди, любящие Бена. И их не так уж мало.

Адвокат Хайнц Люкка регулярно утром и вечером выгуливал свою овчарку по проселочной дороге. Каждый раз, когда Бен играл на лугу или в саду, Хайнц останавливался, чтобы поговорить с мальчиком. Адвокат разговаривал с ним, как и с другими людьми, всегда дружелюбно и благожелательно. Называл Бена «друг мой» и угощал его шоколадом.

Старуха Герта Франкен, часто наблюдавшая за Беном из окошка своей каморки, однажды, когда Труда возилась в саду, подошла к ней и сказала: «Если сравнить Бена с шалопаем Рихарда и Теи или с маленьким чудовищем Бруно Клоя, то твой сын просто золотой ребенок».

Другая соседка Труды, Хильда Петцхольд, тоже считала, что, несмотря ни на что, Бен очень симпатичный и у него добрый нрав. И если Труде нужно было посетить терапевта в Лоберге, Хильда охотно присматривала за Беном. У Хильды Петцхольд не было детей, вместе с мужем Отто они обрабатывали свои пятьдесят моргенов земли. Иногда Отто Петцхольд обзывал жену пустым орехом. И как-то, выпив, сказал: «Кое-что нужно было знать заранее».

После рождения Бена больше всего свечей перед алтарем Девы Марии зажгла Хильда.

Как-то Труда рискнула еще раз посетить с Беном кафе, и Сибилла Фассбендер вместе с сестрами Рюттгерс не ограничились одним нежным жестом. Сибилла взяла мальчика с собой в пекарню, где никому не было дела до того, как он ест торт и испачкал или нет рубашку и стол.

Антония Лесслер, придерживающаяся твердого мнения, что наилучшее для ребенка — это общение с другими детьми, часто приходила к Шлёссерам в субботу во второй половине дня с сыновьями и трехлетней Аннетой и требовала, чтобы мальчики играли с Беном. Но с футбольным мячом, велосипедом или роликовыми коньками Бен, хотя ему было уже шесть лет, не знал, как обращаться. Больше всего его восхищала маленькая Аннета. И Антония ничего не имела против, если сын Труды возился с ее дочерью.

Труда непрерывно бросала взгляды из окна кухни. Один раз она увидела, как Бен лежал на земле, а Аннета сидела у него на животе, щекотала под ребрами, и оба ребенка заразительно смеялись. В другой раз увидела, как Бен поднял Аннету, девочка обеими руками уперлась Бену в грудь и, когда стала сильно сучить ногами, он сразу поставил ее на землю.

Безобидные игры, все более и более убеждавшие Труду в том, что, при всей своей непредсказуемости, Бен вполне безопасен. Когда Рената Клой в феврале 80-го года вкатила детскую коляску со своим вторым сыном во двор Шлёссеров, чтобы показать ей четырехнедельного Хайко, Труда уже могла головой поручиться за Бена, и пребывала в полной уверенности, что сын послушается ее с первого слова.

С удивленным выражением лица Бен смотрел на младенца. Труда видела, что руки сына так и чешутся потрогать малыша. Однако достаточно было фразы: «Руки прочь!» — как Бен сразу спрятал руки за спину и серьезно кивнул.

Рената спросила:

— Как тебе удалось заставить его слушаться? Я была бы бесконечно счастлива, если бы Дитер так слушался меня. Представляешь, вчера он ударил младенца.

— Бен никогда так не сделает, — ответила Труда. — Наверное, он был бы не прочь погладить малыша. Но с его грязными руками такое допустить нельзя.

И только когда появлялась Тея Крессманн с Альбертом, у Труды возникало неприятное чувство. Альберт, как заведенный волчок, крутился у сарая, где Труда не все могла увидеть из окна кухни. Она слышала только голос Альберта: «Ну давай же, Бен!»

И Бен повторял все — каждый вздор, навязанный ему Альбертом. Прыгал на одной ноге до тех пор, пока, растянувшись во весь рост, не падал в грязь, а Альберт, глядя на него, просто покатывался со смеху. Ударял себя камнем по пальцам, потому что не заметил, как Альберт, изображая удар, бил не по пальцам, а рядом. Головой бился о ворота сарая, потому что Альберт сказал: «Давай будем играть в барана».

Время от времени Тея выходила во двор, чтобы проверить, остался ли после этих игр ее Альберт цел и невредим — все-таки он был на голову меньше Бена и значительно слабее. А Труда каждый раз думала, что в первую очередь нужно беспокоиться о Бене. Ей очень не нравилось, когда сын играл с Альбертом.

С большей охотой она отводила его на час-другой к Хильде Петцхольд, хотя та первое, что делала при встрече, — это забирала у Бена куклу. Хильда считала, что такой большой и сильный мальчик должен заниматься другими вещами, и каждый раз клала ему на колени свою серую в полоску, вечно беременную кошку.

Труда неоднократно обращала внимание соседки на то, что после горького опыта в сарае Бен панически боится кошек. Хильда только отмахивалась от ее слов: «Мальчик прекрасно знает, что кошка ему ничего худого не сделает. Правда, Бен? Это красивая кошка, она добрая».

Бен, словно окаменев, неподвижно сидел на диване Хильды, поочередно бросая то тоскливые взгляды на куклу, то подозрительные — на кошку, свернувшуюся на его коленях в клубок и, щурясь, поглядывавшую на него. Труде казалось, что, встречаясь с кошкой взглядом, Бен даже задерживал дыхание. Если Хильда заставляла его погладить кошку, Бен опускал руку на загривок животного так, что Труда каждый раз с испугом думала, что он в любой момент со всей силы его сдавит.

* * *

В мае 80-го года опасения Труды обернулись реальностью, когда весьма ярким и довольно драматическим образом она поняла, что любая халатность влечет за собой штраф. Это произошло в пятницу. На рыночной площади рабочие заканчивали монтировать карусель и устанавливать палатки. В каждом доме была проведена генеральная уборка, и вывешенные свежевыстиранные флаги идеально отглажены.

В первой половине дня Труда пошла в курятник, чтобы выбрать для супа к праздничному обеду какую-нибудь старую курицу. Бен, как обычно, вышагивал рядом. И внезапно Трудой овладело желание чем-нибудь порадовать сына. Самой большой радостью для мальчика было бегать и догонять какое-нибудь мелкое живое существо. Правда, Якоб сумел вдолбить сыну, что ему запрещено ловить кого бы то ни было крупнее жука или гусеницы. Но Труда, зная проворство Бена и к тому же страдая в тот день от одышки, решила позволить ему поймать курицу. Он был прямо-таки преисполнен желания помочь матери, когда она его спросила: «Хочешь мне помочь?»

Она показала Бену птицу, предназначенную для кастрюли, и, когда он поймал ее и принес, от души похвалила. Бен с удивлением смотрел, как Труда свернула ей шею. И едва курица перестала биться в ее руках, Бен схватил молодую курицу-несушку, свернул ей шею и с полным ожидания похвалы выражением на лице положил ее Труде на колени.