— Нам нужно поговорить, — начал Якоб, в то время как они не торопясь приближались к пролеску. — Я ничего не имею против, когда ты бегаешь по округе. Но ночью ты должен оставаться в доме. До тех пор, пока это дело не выяснится. Ты понял?

Бен с важностью кивнул. Это была всего лишь реакция на спокойную интонацию отца, на тот тон, которым Якоб поведал ему о своих заботах и тайных мыслях.

— Хорошо, что ты со мной согласен, — продолжал Якоб. — Твое затворничество будет недолгим. Когда они найдут дочь Эриха или девушка снова появится… — Он прервался и вздохнул. — Но если быть честным, я не верю в удачный исход. Если бы ничего не произошло, оба парня уже давно объявились бы и сказали, что они подвезли девушку, и показали бы место, где ее высадили.

Бен опять кивнул с серьезным выражением лица и, не в силах больше сдерживаться, пробежал несколько шагов вперед. Якоб снова погрузился в свои мысли. Он беспокоился о Труде, зная, что означают эти вялые бессознательные жесты, овладевшее ею молчание и замкнутое, многозначительное выражение, появившееся сегодня на лице. Все эти годы Труда боялась, что придет указание отдать Бена в приют. Теперь она почти сходила с ума оттого, что сына всю ночь не было дома и кто-нибудь из полицейских мог его заметить.

Да, времена изменились. Раньше девушка могла исчезнуть, и никто бы о ней и не вспоминал. Но такие, как Бен, тогда тоже исчезали. Якоб задумчиво покачал головой, глядя на широкую спину сына.

Бен остановился, приставил бинокль к глазам, что-то выглядывая среди деревьев, в ожидании, когда отец поравняется с ним.

— Здесь можно долго искать, — сказал Якоб. — Что сюда попадет, найти нелегко. Только если случайно начнешь копать в правильном месте.

Он вытянул руку в направлении, куда смотрел Бен.

— Там мы однажды нашли кое-что, Пауль и я.

И Якоб рассказал сыну об Эдит Штерн, обрученной перед войной с сыном трактирщика Вернером Рупольдом. О девушке до сих пор многие в деревне говорили, что ей удалось ускользнуть от рук нацистов. Может, так оно и было, но уцелеть ей не удалось. Якоб это точно знал. Только никогда ни одному постороннему не обмолвился об этом и словом.

Бену он мог спокойно рассказать о пещере, которую они выкопали с Паулем Лесслером, глубоко в корнях древнего бука, чей могучий ствол расколола молния.

* * *

Тогда, зимой 43-го года, они здесь играли, а в некоторых домах уже шептались, что никто не может быть больше уверен в безопасности, если даже такие невинные дети, как Криста фон Бург, умирают от воспаления легких только из-за того, что суют в рот то, к чему нормальные люди испытывают отвращение.

Якоб и Пауль ничего не знали о глухом страхе, охватившем прежде всего еврейские семьи Штернов и Гольдхаймов. Мальчиков мучили другие страхи, когда, плотно закутавшись, они сидели в выкопанной ими яме. Они рассказывали друг другу немыслимые бесконечные истории о старших братьях, оставшихся в России и Франции. Пропавших без вести или погибших за честь и отечество. Брат Пауля и оба брата Якоба.

Пауль думал, что однажды настанет их черед стать героями. Только вот Тони фон Бург, наверное, не станет героем. Потому что как-то отец Тони сказал матери Пауля: «Прежде чем они его у меня заберут, я самолично отрублю ему руку и полноги. Тогда он сделает другую карьеру, получше».

И при всем мужестве, смелости и вере в фюрера, им было страшновато думать о предстоящих героических поступках, все-таки им было только одиннадцать и двенадцать лет. Врага они боялись меньше, тот не имел лица. Но вот если там, куда их пошлют, командуют еще большие идиоты, чем Хайниц Люкка?.. С такими лучше дела не иметь.

Поэтому они решили усовершенствовать свою пещеру, укрепить ее досками и на всякий случай запастись продуктами. И решили, что если появится враг, они нападут на него из засады. Отец Тони фон Бурга каждый вечер молился о том, чтобы враг наконец появился. А мать Пауля молилась, чтобы молитвы семьи фон Бургов были наконец услышаны. Пауль это точно знал. На дворе Лесслеров много о чем говорили вечерами. И в то время Пауль не всегда крепко спал.

Весной и летом 44-го года им было не до игр, приходилось помогать семьям в полях и со скотиной, вечером, смертельно усталые, они падали как подкошенные в кровати и заранее радовались предстоящей поздней осени и зиме. После сбора урожая друзья решили осуществить свой план по расширению пещеры.

А летом 44-го года, когда опасения Штернов и Гольдхаймов оправдались, Вильгельм Альсен, наблюдавший за транспортировкой арестованных, заметил, что одного человека не хватает — Эдит Штерн, девушки двадцати пяти лет, которая, если бы не помешала война, уже давно бы носила фамилию Рупольд.

После того как Штернов и Гольдхаймов увезли, Вернер Рупольд, в надежде быстрее оправиться после полученного на войне ранения и обширной кровопотери, пристрастился к длительным прогулкам к пролеску. В деревне стали распространяться слухи, что на прогулки Вернер берет с собой хлеб и другие продукты. Правда, люди только тихо шептались, прикрывая рот рукой. Ни один человек лично ничего не имел против Штернов и Гольдхаймов. Старый фон Бург и несколько других жителей деревни даже посмеивались в кулак при мысли, что Эдит Штерн улизнула от старого Альсена.

К концу лета, когда Якоб и Пауль решили проверить состояние пещеры, они нашли яму засыпанной. Мальчики взялись за лопаты и копали до позднего вечера, пока наконец не откопали лицо. Эдит Штерн. Пауль узнал ее, хотя лицо девушки было сильно изуродовано. У Эдит был проломлен череп. Что еще с ней сотворили, друзья не захотели уточнять. Скорее всего тело недолго пролежало в земле. И в деревне так никто никогда и не узнал, что стало с еврейской девушкой Эдит Штерн. По той простой причине, что Якоб и Пауль, второпях и в панике закапывая лицо, поклялись друг другу никогда ни одному человеку не говорить о своей находке.

Позже, когда страшное время миновало и можно было снова открыто говорить, кто с кем, как долго и почему, появилось несколько слухов. Вскоре после войны Вернер Рупольд публично объявил, что в действительности никогда не расторгал помолвку с Эдит и несколько долгих недель прятал свою невесту в пещере в пролеске. Еще он рассказал людям, как на одной из вечерних прогулок, целью которых было снабжать девушку продуктами, за ним увязался молодой Хайнц Люкка. Тогда Хайнцу только исполнилось шестнадцать, но он уже живо интересовался всем, что стоит представлять в правильном свете.

Конечно, в тот вечер Вернер Рупольд вел себя крайне осторожно и даже близко не подошел к убежищу, где скрывалась девушка. Он неторопливо прогулялся ко двору Крессманнов и попросил военнопленного Игоря, чтобы тот предостерег Эдит и по возможности позаботился о ней до тех пор, пока не сложатся благоприятные условия для бегства, так как сам он пока не осмелится туда даже подходить. Можно было предположить, что молодой Люкка натрепался своему отцу. А старый Люкка и Вильгельм Альсен были самыми близкими друзьями.

Позже Игорь рассказал, что в ту же ночь предостерег Эдит и девушка сразу убежала. Затем он лично засыпал яму, чтобы не возникло подозрения, что Вернер Рупольд прячет врагов народа. Все поверили Игорю, и только Якоб и Пауль знали, что русский лгал. И задавались вопросом почему. Не нужно было долго мучиться, чтобы понять, кто проломил череп Эдит Штерн. Достаточно было только вспомнить то время и сложившиеся обстоятельства. Одинокий русский, в 1944 году не смеющий даже в мечтах представить себе, что снова увидит родину и найдет там женщину, и молодая беззащитная еврейка.