Но сейчас почему-то все казалось не таким, как всегда. Словно этот нью-йоркский дождь перевернул все с головы на ноги. Он больше не был Питером Данном, совладельцем крупного журнала и многих других компаний. А она перестала быть Эйлин Донахью, навязанной ему подчиненной, вызывающей у него раздражение. В мгновение ока все переменилось, и Питер ощущал странную безрассудность, желание махнуть на все рукой и забыть на некоторое время об окружающем мире…

Эйлин рылась в кухонном шкафчике, когда за ее спиной хлопнула дверь в ванной комнате.

Она осторожно обернулась, и у нее перехватило дыхание. Перед ней стоял Питер Данн и одновременно.., не Питер Данн. Лишенный своего дорогого костюма, с мокрыми волосами Питер выглядел совсем мальчишкой. У него была очень красивая фигура, широкие плечи, рельефная грудная клетка. Пожалуй, его телосложение не отличалось особенным изяществом, но в глазах Эйлин это не являлось большим недостатком. Она внезапно открыла для себя очень интересную вещь — Питер красив.

Не так, как неотразимый Максимилиан или Патрик, оставленный в далекой Ирландии, но красив собственной, ни с чем не сравнимой красотой. И то, что в Питере так мало самолюбования, только добавляло ему очарования.

— Халат не подошел, — пробормотал Питер, смущенный странным взглядом Эйлин. Надеюсь, вы не возражаете, если я побуду в « таком виде…

— Ни в коем случае, — поторопилась она его заверить. — Все в порядке. Глинтвейн сейчас будет готов, я никак не могу найти гвоздику.

Но она у меня точно была…

И Эйлин повернулась к шкафчику и с удвоенным рвением принялась за поиски приправ, не замечая, что пакетик с гвоздикой лежит у нее под носом.

Через десять минут все было готово. От кофейника, в котором Эйлин сварила глинтвейн, поднимался умопомрачительный запах. Питер сидел на шатком табурете, который только с помощью нескольких журналов удалось привести в состояние равновесия. Эйлин нарезала ломтями белый хлеб.

— К сожалению, мне больше нечего предложить, — улыбнулась она. — Только вино, хлеб, масло и немного печенья…

Это были все ее запасы. Ей нужно было растянуть их еще на пять дней до первой зарплаты в «Максистиле», но сейчас Эйлин не думала ни о чем. Она всегда сможет взять аванс, как любезно предлагал Максимилиан…

— Этого вполне достаточно, — смущенно пробормотал Питер, наблюдая за ловкими движениями ее маленьких ручек.

С трудом верилось, что эта девушка всю жизнь прожила в роскоши.

— Мы словно в сказке, — сказал он зачарованно.

— Почему? — Эйлин опустила руки.

— Потому что я.., как случайный прохожий, а вы выворачиваете для меня последние запасы.

Хлеб, масло, бутылка вина. Вот только я не обладаю волшебной силой, чтобы по заслугам вознаградить вас…

Девушка покраснела.

— И вовсе не последние, — произнесла она с вызовом. Она подошла к шкафчику и распахнула его. — У меня есть еще две бутылки!

— О, целый склад спиртного, — засмеялся Питер.

Ему было невыразимо приятно смотреть на Эйлин. Она была так изящна, так красива, так самостоятельна. У Питера защемило сердце. О чем думает она по ночам? Что вспоминает, лежа на этой кровати? Непонятное желание знать о ней как можно больше охватило его.

— Моя бабушка всегда говорила, что в доме должен быть запас красного вина, — пояснила Эйлин.

Пристальный взгляд Питера смущал ее. Но в то же время она инстинктивно чувствовала, что ей не за что краснеть и все, что он видит сейчас, нравится ему…

Эйлин стала разливать глинтвейн. Темно-красная жидкость, насыщенная пряными ароматами, была очень кстати. За окном бушевала последняя летняя гроза, и Питеру казалось, что он в жизни не пил и не ел ничего более вкусного, чем глинтвейн с белым хлебом в маленькой квартирке на окраине Нью-Йорка.

Ни Эйлин, ни Питер не сознавали того, что, став целебным согревающим глинтвейном, красное вино отнюдь не потеряло своих опьяняющих качеств. Они пили и разговаривали, и с каждым глотком их беседа становилась все более откровенной. Они не думали о том, что будет завтра, когда они встретятся в редакции. Почему они очутились в квартире Эйлин? Что заставило ее пригласить его? Что заставило его принять ее приглашение?

Они не искали ответов на эти вопросы, которые начнут мучить их завтра. Сегодня они сидели, пили горячее вино и наблюдали за тем, как в сумерках беснуется гроза.

— Вам должно быть очень одиноко здесь, — тихо проговорил Питер.

Где-то в глубине души он сознавал, что его одежда, скорее всего, уже высохла, и он вполне может сменить полотенце на более пристойный наряд. Но каждый раз, когда взгляд Эйлин падал на его обнаженный торс, в ее глазах проскальзывало восхищение, и Питер чувствовал, как в нем просыпается незнакомое ощущение.

Ему хотелось, чтобы она с одобрением смотрела на него. Чтобы голос ее дрожал, когда она обращалась к нему.

Питер Данн впервые до дрожи в коленях желал нравиться женщине. Он пока не сознавал, что судьба сыграла с ним очень злую шутку — женщиной, вызвавшей в нем такие незнакомые чувства, стала Эйлин Донахью, о которой еще неделю назад он не мог слышать без содрогания.

— Дождь, кажется, и не собирается прекращаться, — тихо сказала Эйлин.

Ее волосы уже полностью высохли и раскинулись пышными темными завитками по ее плечам. Питеру очень хотелось дотронуться до них, но он знал, что Эйлин будет возмущена, если он попробует прикоснуться к ней.

— Вы не скучаете по Ирландии? — внезапно спросил он.

Их беседа вообще была очень странной. Они задавали друг другу вопросы и не дожидались ответов; они с трудом придумывали, что же сказать в следующий раз, и не догадывались о том, что их неловкий разговор выдает их с головой. Эйлин и Питера спасало только то, что в ее квартирке не присутствовал третий, способный обратить на эти странности внимание.

— Очень скучаю, — просто ответила Эйлин.

— А почему вы уехали оттуда?

А вот этого Питеру не следовало спрашивать. Он моментально почувствовал, как Эйлин напряглась. Да и ему воспоминание о событиях в Дублине не улучшило настроения.

Эйлин Донахью бросила у алтаря моего двоюродного брата, сказал он про себя, осознавая всю нелепость ситуации. И позорно сбежала из страны.

— Так было надо, — тихо сказала Эйлин.

Питер поставил чашку на стол, проклиная себя за неосторожные слова. Но спасти положение было никак нельзя. Магия развеялась.

Зеленоглазая фея из ирландского леса без следа исчезла.

— Наверное, мне пора, — пробормотал Питер и начал подниматься.

Полотенце, обернутое вокруг его бедер, самым предательским образом попыталось соскользнуть. Питер едва успел подхватить его.

— Думаю, ваши вещи уже высохли, — проговорила Эйлин, отвернувшись к окну.