Сольт — заколоченный досками, морем исхлестанный, кораблями покинутый, с заиленной бухтой и одним ярким светом. Зачем отнимать единственное, что нам осталось?

— Прогресс, — сказала мисс Скред. — Мы ведь не убираем свет. Мы убираем мистера Пью. А это не одно и то же.

— Он и есть свет.

— Не говори глупостей.

Я увидела, что Пью, подняв голову, слушает меня.

— Придет день, когда на кораблях не будет команды, в аэропланах не будет пилотов, фабриками станут управлять роботы, компьютеры будут снимать трубку — и что случится с людьми?

— Если бы на корабле не было команды, когда в порт зашел твой отец, твою мать бы никто не опозорил.

— И я бы не родилась.

— Ты бы не стала сиротой.

— Если бы я не стала сиротой, я бы никогда не узнала Пью.

— И что бы это значило?

— То, что значит любовь.

Мисс Скред ничего не ответила. Она поднялась с единственного удобного стула, на котором сидела всегда, заходя к нам, и ее, словно градом, смыло вниз по винтовой лестнице. Пью поднял голову и слушал, как она уходит: металл набоек, звон ключей, зонтик, сверлящий наконечником каждую ступень камня, и наконец — треск захлопнутой двери и дребезг велосипеда по причалу.

— Ты обидела ее, — сказал Пью.

— Я обидела ее тем, что родилась.

— Ну, это нельзя тебе в вину ставить. Не вина ребенка, что он родился.

— А что — неудача?

— Не сожалей о своей жизни, дитя. Она пройдет довольно скоро.

* * *

Пью встал и пошел заниматься светом. Когда придут люди с компьютерами, чтобы все здесь автоматизировать, свет будет вспыхивать каждые четыре секунды, как было всегда, но некому будет им заниматься, никто не расскажет историю. И когда поплывут мимо корабли, никто не скажет: «Вон старый Пью — врет так, что от историй голова слетает».

Отними жизнь — и останется лишь скорлупка.

Я легла на свою восьминогую кровать. Всякий раз, как я подрастала, мы просто удлиняли кровать, так что сперва четыре ноги сменились шестью, а затем шесть — восемью. У моего пса их осталось столько же.

Так я лежала, вытянувшись, и смотрела на одну звезду в узком окошке моей комнаты. Только связывай. Но как это сделать, если вся связи оборваны?

— Это дело твое, — говорил Пью. — Свет связывает весь свет.

Расскажи мне историю, Пью.

Какую, дитя?

Ту, что начинается снова.

Это история жизни.

Это история моей жизни?

Только если ты сама ее расскажешь.

Мрак выгуливал собаку по верху утеса,

как вдруг пес, вздыбив шерсть и громко лая, резко рванулся вперед. Мрак на собаку крикнул, но пес держал в прицеле чайку. Человек рассердился. Он пытался сосредоточиться на важной проблеме — воскресной проповеди на Троицын день.

Пес вдруг исчез, только издалека донесся его визг. Мрак почувствовал: что-то не так, — и побежал вдоль обрыва, кроша камень сапогами.

Пес упал с дваддатифутовой высоты на выступ. Он жалобно скулил, поджав одну лапу. Человек осмотрелся: пути вниз, похоже, нет — разве что упасть. Он не мог сползти вниз и не мог вытянуть пса наверх.

Мрак велел псу ждать — вряд ли можно было сделать что-то еще, а команда придавала хаосу видимость порядка. Так пес видел, что хозяин по-прежнему на высоте. Так человек верил, что он по-прежнему на высоте.

— Жди! — крикнул Мрак. — Лежать!

Поскуливая от боли в лапе, пес сделал, что велено, а человек поспешил в дом за веревкой.

Там не было ни души. Жена ушла. Сын в школе. Кухарка отсыпалась перед обедом с епископом. Мрак был рад, что не нужно ничего объяснять, никто не станет изводить его расспросами. Поделиться проблемой — значит удвоить ее, подумал он. Люди пытаются помочь, но только мешают. Хлопоты лучше запереть, как бешеного пса. Тут он вспомнил о своем и прогнал остальные, более тягостные мысли. Это его мысли. Он ими ни с кем не поделится, ни за что. Он сохранит свою тайну себе.

Мрак нашел веревку под навесом. Перекинул связку через плечо. Бросил в мешок тяжелый железный костыль и киянку, прихватил упряжь для пони — поднять собаку. Затем двинулся назад, решительно думая лишь о предстоящей задаче, не давая сознанию растрепаться по краям, что в последнее время стало для него привычным. Он часто ловил себя на том, что его разум расползается. Только жесткой дисциплиной обретал он тот простой покой, который раньше принимал как должное. Спокойствие духа — он бы все отдал, чтобы найти его снова. Сейчас он вырабатывал его точно так же, как разрабатывал тело боксом.

* * *

Человек шел быстро, стараясь не наступать на маки, прораставшие в каждой расщелине из щепотки земли. Ему не удавалось вырастить их у себя в саду, а тут они росли из ничего. Наверное, стоит упомянуть об этом в проповеди…

Троицын день. Он любил историю о Святом Граале, принесенном ко двору Короля Артура в этот праздник. Она и нравилась ему, и печалила: в тот день все рыцари поклялись найти Грааль снова, но большинство заблудились, и даже лучших истребили. Двор распался. Цивилизация погибла. А зачем? Ради призрачной мечты, бесполезной в мире людей.

История сама навязывалась ему.

* * *

Он добрался до обрыва и посмотрел вниз — где его пес. Вот он — нос между лапами, уныние в каждом волоске. Человек позвал, и пес тотчас поднял голову, в глазах — надежда. Человек — его бог. А человек и сам хотел бы лежать вот так и терпеливо ждать спасения.

— Но оно никогда не придет, — сказал он вслух, а потом, испугавшись того, что сказал, стал забивать железный костыль на две трети в землю.

Когда Мрак убедился, что костыль выдержит его вес, он тщательно завязал веревку рифовым узлом, перекинул через плечо конскую упряжь и стал медленно спускаться на уступ. С досадой посмотрел на свои ободранные сапоги — на прошлой неделе были совсем новыми, он их еще разнашивал. Жена будет бранить за траты и риск. Вся жизнь — сплошные траты и риск, подумал он с неясной надеждой на утешение, хотя утешение это он предлагал своей пастве, а по ночам думал совсем о другом.

* * *

Он спрыгнул на выступ, грубовато потрепал пса и осмотрел ушибленную лапу. Крови нет, скорее всего, просто растяжение, и он перевязал лапу потуже, а пес смотрел на него глубокими карими глазами.

— Давай, Тристан. Заберем-ка тебя домой.

Вдруг он заметил в скале продолговатую узкую нишу, края которой, казалось, блестели — возможно, то был малахит или железная руда, отполированная солеными ветрами. Мрак шагнул вперед, провел пальцами по ребристым краям, а затем протиснулся в нишу — и увиденное потрясло его.