что привело разруху в некогда процветающий отель. В августе 1954 года в Риме стояла невероятная жара. Настолько, что уличные крысы, одурев от жажды, среди бела дня выходили из своих укрытий и рвались к питьевым фонтанчикам, а местные кошки при этом понимающе их не обижали. Кондиционеры по Виа Венето ревели на последнем издыхании, гуляющий люд толпился в очереди за ледяной гранитой, а владельцы джелатерий сделали за те дни чуть ли не состояния. В барах по улицам владельцы нанимали мальчишек, чтобы те обмахивали дорогих клиентов, пьющих просекко и аперитивы из замороженных бутылей, восточными опахалами или, за неимением их, огромными листьями монстер и пальм. В отель «Континент» заселилась съемочная группа миланской киностудии для того, чтобы отснять в районе Пантеона несколько сцен с актрисой Адрианой Серра, исполняющей роль официантки на площади, в которую, по сюжету, влюбляется пожилой миллионер. Адриана была совсем еще молодой, но уже достаточно известной для того, чтобы не выходить на улицу без солнечных очков – в прошлом году ее фильм номинировали на престижную премию, а пару месяцев назад популярный журнал «Грация» поместил ее фото на обложку. Она была помолвлена с алжирским сценаристом и светским львом Морисом Азуле, что был из тех мужчин, за которыми тянутся связки из разбитых сердец. Однако неожиданная влюбленность в юную Адриану сильно его изменила: свободолюбивый зверь был приручен и обезоружен под восхищенные вздохи итальянских школьниц и домохозяек. Адриана вошла в номер и, отбросив в сторону бархатную сумочку, картинно упала на кровать, раскинув руки. «Нет сил, совсем нет сил. Эта жара, хуже, чем в самом Палермо. Она вот-вот доведет меня до обморока. И кондиционер, почему он шумит так, будто мы взлетаем? Принеси мне апельсинового сока, пожалуйста». «Только лишь сока?», – Морис изогнул бровь, и она расхохоталась. «Когда ты так делаешь, у меня мурашки бегут по спине, я уже говорила? Пожалуй, можно плеснуть туда немного «Кампари» и вообще, скоро ль обед? Скажи им только, чтобы не было этих их римских потрохов. Пусть запекут дораду и можно также приготовить лобстера, и чтобы больше свежей зелени!» Когда Морис вышел, Адриана резво вскочила и подбежала к окну. Что ни говори, она обожала Рим. Вырвавшаяся чудом из крошечной сицилийской деревни на склоне Этны, где женщины в ее возрасте уже имеют по двух детей и руки, черствые и загорелые от постоянных работ, она до сих пор приходила в детский восторг от сияющих римских витрин, шума ресторанов и праздных красивых людей, словно сошедших с обложек журналов мод, неспешно прогуливающихся по тротуарам в ожидании вечерних развлечений. Закурив тонкую мятную сигаретку, она смотрела на плавящуюся от солнечного жара улицу, как вдруг легкий озноб побежал по шее и плечам, как будто статуя Персея позади нее ожила и вздохнула. Нет, не может быть. Паника и смятение охватили ее при виде силуэта мужчины, выглядывающего из-за угла здания напротив, мужчины сгорбленного и явно выделяющегося на фоне хорошо одетых римлян своей простой одеждой. Мятые брюки, настороженный взгляд. Нет, нет, обычный зевака. Только и всего. Показалось. Она бросила сигарету и села на кровать, сжав пальцами виски. «Берегись, Адриана. Мое разбитое сердце не знает пощады». Пару съемочных дней – и она улетит за океан, в далекую Америку. Там можно будет вздохнуть спокойно. Да и здесь – рядом с ней Морис, охрана, съемочная группа вокруг – что он ей сделает? Он и близко не подойдет, деревенская рвань. Все, что он хочет – это прилюдного скандала. Ну что ж. Крики, заламывание рук – его удел. Трус. Простолюдин. Уже почти три года Адриана получала письма с угрозами от своего бывшего жениха, сына сыродела из ее родной деревни. Его руки всегда пахли сычугом и кислым молоком, его нрав был горяч, а глаза черны как вспаханное поле. Тайком от него, она уехала тогда на конкурс красоты в Палермо и сразу же получила приглашение на съемки для каталога свадебной моды. В деревню больше не вернулась – старшая сестра привезла ей вещи. Сказала: «Джино ищет тебя. Говорит: верну или убью. Выпытывал, где ты здесь живешь, я сказала, что не знаю, на автобус шла, оглядываясь. С ума сошел, работу забросил, подрался с отцом. Мама наша плачет. Возвращайся». Она сидела в выцветшем платье с ветхим чемоданом у ног, загорелая дочерна, в волосах ранняя седина, громко хлюпала через трубочку шакерато, стеснялась, говорила тихо, неуверенно, столь не похожая на себя настоящую – редкая естественная красота сестры сразу потерялась на фоне города. Адриана написала Джино длинное письмо, где рассказала, что перед ней теперь лежит совсем другая жизнь, про огни софитов, про музыку, про кружевные платья, про то, что отсюда деревня и весь ее уклад кажутся ей чем-то призрачным и бледным, про то, что хочет быть друзьями, про то, что свадьбы с ним, конечно же, не будет никогда. Расчувствовалась и капнула слезинкой на бумагу. Казалось ей, что прочитав эти искренние строки, он все поймет и зла держать не будет. Но прошел месяц, второй, шли съемки в ее первом фильме, и в номер парижского отеля коридорный принес письмо без обратного адреса, после которого она дрожала, и прижималась к Морису всю ночь. Тот предлагал писать заявление в полицию, потом махнул рукой – мало ли завистниц у восходящей звезды экранов, что только и ждут повода испортить настроение. Письма настигали ее во Франции, Испании, Швейцарии и Монако. Она не понимала, как он находит ее местоположение, потеряла сон, на улицах вертела головой и всегда старалась быть среди людей, из номеров одна не выходила. Режиссер пригласил терапевта, тот выписал таблетки. Вроде бы все стало налаживаться, письма приходили реже, спала она хорошо, вернулась радость жизни. И тут он появился собственной персоной, без всяких уже писем. Может быть, и вправду показалось. Да и откуда у него деньги на проезд и жилье в Риме? Из писем от сестры она знала: сыроварня Пелларатти еле сводит концы с концами. Вернулся Морис, за ним шел коридорный мальчик и осторожно нес серебряный поднос с холодными коктейлями и фруктами. Как всегда в присутствии Мориса ее тревога развеялась. Обед в ресторане омрачило происшествие. Архангельскими трубами взвыли кондиционеры и тут же замолчали, раздался треск, из рубильника у стойки портье сыпануло искрами: не выдержав напряжения, сгорели пробки, свет погас, вентиляторы прекратили свое движение, и воздух враз отяжелел. Через час Адриана лежала в шелковом халате, с мокрыми после душа волосами и изнывала от жары. Коридорный мальчик, Сильвио,