— Я… Я готов поклясться на Библии, что не причастен к этому коварному злодеянию, и, уж конечно, святейший Папа Стефан Второй…

— Что вы намерены делать? — вновь перебил его юный монарх.

Легат глубоко вздохнул, силясь восстановить недавнее величавое спокойствие.

— Я лично допрошу секретаря, — промямлил фра Гвидо, теряясь в догадках, что еще ему надлежит предпринять. Он чувствовал, как возложенная на него высокая миссия рушится в бездну, вероятно хороня последние надежды Рима на помощь огромного, свирепого в бою франкского войска. Если помощь отсюда не придет, отбивать врага попросту будет некому. Он представил свое возвращение не солоно хлебавши в резиденцию его святейшества, представил, как оправдывается, признаваясь в причинах своего фиаско. Не то что волосы, даже корни волос на выбритой тонзуре зашевелились от недоброго предчувствия.

— Я сделаю все, что вы посчитаете нужным, дабы доказать непричастность мою и Рима к сегодняшнему ужасному преступлению.

— Хорошо, — кивнул Дагоберт. — Я передам вам свое решение. О чем вы собирались говорить со мной?

У кардинала отлегло от сердца.

— Ужасный враг движется с востока! — патетически воскликнул он. — И воинственные готы, и беспощадные гунны пред ним — все равно что шаловливые отроки.

Он замялся, глядя исподтишка, не задел ли последними словами юного монарха. Но тот и не думал принимать замечание на свой счет.

— Они идут, сея вокруг смерть, как иные — рожь и пшеницу. Сама бездна Тартара исторгла их на погибель христианского мира…

— Все это — лишь слова, — неприязненно скривился Дагоберт, рассматривая мозаичное панно за спиной прелата. — Вы хотите, чтобы я поднял свое знамя против абаров. Так ведь?

— Так, — подтвердил кардинал.

— Потому что моя армия велика и бароны воинственны или же тому есть и иные причины?

Фра Гвидо замялся. Конечно, еще в Риме он был полностью оповещен насчет происхождения королевского рода франков. И не просто оповещен, но и снабжен весьма широкими полномочиями на тот случай, если сопливый мальчишка окажется непригоден для трона. Но, как это обычно бывает, предположения имеют мало общего с реальностью.

— Я не уполномочен обсуждать это. Я лишь исполняю волю… Мне бы хотелось, чтобы вы сами выслушали одного из немногих, кому удалось спастись от мечей абаров.

— Хорошо, — кивнул Дагоберт.

Кардинал развел ладони, чтобы хлопком вызвать очевидца кровавой бойни.

— Но прежде, — не сводя с легата давящего взгляда, продолжил Дагоберт, — я хочу получить гарантию, которая обезопасит меня и весь мой род от будущих посягательств разной злоязыкой мрази.

— Какую же? — воспрял фра Гвидо.

— Мой отец должен быть причислен к лику святых.

Даже на Страшном суде я заявлю отвод судье, обвинив его в соучастии.

Адвокат Пьер Патлен

Кони шли неспешной рысью. Брунгильда не была хорошей наездницей — можно ли освоить искусство верховой езды, лежа в тесном склепе в пещере хаммари? Однако происхождение обязывало, и сестра майордома с упорством, свойственным ее роду, училась держаться в седле.

Девушка с некоторым удивлением приняла неожиданное приглашение сэра Жанта на конную прогулку. Если откровенно — она испытывала к герцогу какой-то особый, смущающий ее интерес. Это пугало ее. Могучий нурсиец был женихом лучшей подруги, такой прелестной, такой грациозной и в то же время мудрой, словно царь Соломон. Грехом было заглядываться на этого красавца. И хотя она слабо понимала, что такое грех, — духовник тщетно пытался растолковать ей смысл библейских сказаний, — она откуда-то знала, что это нехорошо. Но не нашла в себе сил отказать, когда сэр Жант запросто пришел к ней и пригласил на конную прогулку.

Поросшие лесом берега Сены манили под сень вековых деревьев, обещая укрытие от полуденного жара. Но Брунгильде, казалось, зной вовсе не мешал. Она вообще любила тепло — до сих пор не могла окончательно согреться. В эти минуты она не слышала ни пения птиц, ни плеска воды, лишь тихий стук отчаянно колотившегося сердца.

Престолонаследник Нурсии по большей части молчал, точно стесняясь завести разговор, и это раззадоривало Брунгильду. Ей ужасно хотелось слышать его голос. А уж если ей чего-то хотелось…

Сестра майордома чувствовала: пожелай она действительно чего-то всей душой — никто и ничто не сможет остановить ее на пути к цели. Она казалась тихой, но не так ли тиха змея, пока ей не наступили на хвост…

— Ойген сказала, — наконец прервал затянувшееся молчание Карел, — что у вас нынче поутру голова болела. Так я подумал, может, свежий воздух, того… Что, может, лучше станет.

Брунгильда отвернулась. Сердце неприязненно кольнуло. Как раз сейчас ей меньше всего хотелось слышать имя лучшей подруги. Конечно, невесть отчего оробевший Жант просто из стеснения приплел Ойген, чтобы как-то оправдать свое необычное приглашение.

— Да, — кивнула сестра майордома, — действительно болела. Эта ночь, этот кошмар! Если бы не вы… — Она прикоснулась к руке Карела, и сердце вновь напомнило о себе неприятным гулким перестуком. Уж конечно, если сравнивать руки ее и Ойген… Как бы ей хотелось иметь такие нежные тонкие пальчики!

— Расскажите, — пересилив досаду, улыбнулась Брунгильда, — как было дело этой ночью? Как вам удалось победить?

— Да я что… — отмахнулся Карел. — Как злодей из сокровищницы выскочил — я за ним погнался. Да только он бегать горазд оказался. Так припустил, что не догнать было. Я, стало быть, обратно через двор. А там бароны спят вповалку. И стража у ворот тоже. Пока растолкал — чуть не упустил. А потом, откуда ни возьмись, — химера посреди улицы, бабах! — При упоминании чудовища нурсиец вошел в раж, и речь его обрела вдохновенную беглость. — Вот это, я скажу, да! Страшилище, не приведи Господь! Пасти щерятся, змеи шипят, яд брызгами, клыки в пене, когти — ого-го, как ножи! Ну, думаю, конец мне пришел!

Брунгильда чуть заметно побледнела. То ли от страха, то ли от того, что чудовище живо напомнило о жутких образах ее сновидений. Но Карелу было не до ее страхов, он вещал, заливаясь соловьем.

— Я сперва было оробел, но с ходу сообразил: буду стоять — эта тварь сожрет в единый миг и не подавится. Думаю — так нет же! — и мечом ее по башке, с размаху, хрясь! Попал ей по гриве — не меньше десятка змей отрубил. А те — как так и надо, ползут ко мне по земле, шипят, зубы оскалены… Слава богу, Рейнар подоспел, медальон из пасти этой твари выбил. Та враз и окаменела.

— Какой медальон? — насторожилась Брунгильда.

— Да такой, с прозрачным желтым камнем, — пустился в объяснения ее спутник. — Тот самый, что Дагоберт у пещеры среди камней подобрал, когда мы тебя освобождали.

— Вот как! — тихо проговорила сестра майордома, чувствуя, как прикасается к коже медальон, покоящийся в ложбинке на ее пышной груди. Она не помнила, откуда, но точно знала, что это — подарок родителей. И, пожалуй, не было для нее в мире ничего дороже этой вещицы. — С желтым прозрачным камнем? — медленно проговорила она.