— Не его… — послышалось за спиной. — Ее надо было!

— Так кто ж знал, что он так дернется? — растерянно отвечал первому голосу второй.

— Тише, тише, — с трудом отстраняясь, прошептал Карел.

— Сейчас она, поди, без сознания. Иди, добей, пока не очухалась. На вот кинжал.

— Сейчас, в лучшем виде, — заверил стрелок.

— Тихо… Не двигайся… — прошептал богемец, но Брунгильда и не собиралась никуда двигаться. Ей безумно нравилось лежать вот так в траве, чувствуя тяжесть могучего тела желанного спасителя.

Карел прикрыл глаза и сквозь ресницы начал высматривать приближающегося убийцу. Тот шел безо всякой опаски, держа в руке оружие.

— Стрелу вытащи! — бросил ему вслед второй. — Не хватало еще…

— А то я не знаю! — огрызнулся стрелок, поворачиваясь к кустам. — Сейчас только эту тушу уберу.

Неудавшийся убийца схватил древко стрелы, пробившей бархатный плащ и застрявшей в одежде богемца. В тот же миг бывший сержант президентской гвардии подцепил голень опорной ноги противника своей ногой, а другой, разворачиваясь, ударил ему в коленный изгиб. Разбойник с воплем рухнул лицом в траву. Еще мгновение — и Карел вскочил, готовый отразить новую атаку. Та последовала незамедлительно. Приятель стрелка выскочил из-за куста, размахивая боевым топором. Знакомое потомку богемских рыцарей чувство опьянения схваткой вмиг овладело им. Словно танцуя, он легко увернулся от удара. Меч будто сам собой оказался в его руке. Еще мгновение — и разрубленное тело врага рухнуло наземь. Карел резко повернулся к стрелку, но тот уже мчал со всех ног по лесу, вовсе не желая связываться один на один с ожившим мертвецом.

— Ты ранен?! — донесся из-под дерева встревоженный голос Брунгильды. — Не двигайся, ты же теряешь силы. Позволь, я перевяжу тебя.

Карел почувствовал, как уходит кураж и вновь просыпается отступившая было резкая боль.

— Ерунда! — сквозь крепко стиснутые зубы процедил он, нащупывая за спиной древко стрелы и резко выдергивая его. Девушка ойкнула, от ужаса прикрывая рот ладонью. Престолонаследник Нурсии хотел было объяснить, что, слава всевышнему, наконечник не вонзился в тело, но замер, удивленно рассматривая орудие убийства.

— Послушай, — он повернулся к Брунгильде. — Это же вовсе не наконечник. Это клинок, закрепленный на древке. Он же летит, как… — Карел осекся, чтобы не оскорблять слух высокородной дамы низкопробными эпитетами. — Оттого, видать, и стреляли в упор.

В этот миг Брунгильда наклонилась, поднимая с земли оброненное стрелком оружие.

— Смотри, клинок — точь-в-точь наконечник этой стрелы…

Смуглолицый простолюдин в чистой, хотя и поношенной холщовой рубахе остановился, как вкопанный, не зная, то ли бухнуться на колени перед юным монархом, то ли все же поклониться в пояс. Выбрал поклон, да так и застыл.

— Ты пришел говорить? Я жду, — не спуская заинтересованного взгляда со свидетеля, промолвил Дагоберт.

— Если позволите, я мог бы переводить, — не давая кардиналу и рта открыть, вмешался Лис. — А то у него с франкским наречием проблемы. Ау, дружаня, ты шо сюда, кланяться пришел? — окликнул смуглолицего Лис. — Рассказывай, как дело было.

Крестьянин выпрямился, не смея, однако, поднять глаз на властителя франков, и заговорил:

— Я родом из маленького селения, оно было в горах, я там пас овец, — он рассказывал сбивчивой рваной скороговоркой, пытаясь унять волнение. — Когда пришли они, я был на пастбище. Увидел с горы, как идут. Много, очень много. Все на конях. Наш болярин держал свою дружину наготове, и многие из селения пошли с ним. Они-то к нам не сразу-то примчались. Сперва через всю страну шли. Мы-то, почитай, у моря. К нам-то прежде еще всякие бежали. Ну, как всякие — те, кто выжил. А таких-то, почитай, всего ничего. Эти-то в черных плащах, абары, значит. Всех убивают, кого увидят. А кого не убивают, то в плен берут и к себе уводят. И с нами так случилось. Болярин наш храбрый был и ловкий. Напал с горы, точно снежная лавина сошла. Да только все ни к чему. Абары, будто каменная стена, на его пути встали. Что дальше было — и битвой-то не назвать. Наши мечи против абарских — точно масло против ножа. И кольчуги для них были, как моя рубаха.

В глазах Лиса вспыхнул неподдельный интерес. Он перевел отзвучавшую фразу, делая для себя пометку. Что и говорить, появление здесь, в Париже, абарского кинжала было неприятным сюрпризом. Однако иначе объяснить необычные убийства, похоже, не представлялось возможным.

— Все наши полегли, — со вздохом продолжил свидетель ужасающей бойни. — Все, как один. После схватки абары спешились и пошли себе по полю боя. Как увидят кого из наших, живой, мертвый — все едино. Меч ему в живот втыкают, проворачивают и так кричат — страшно-страшно, аж мороз по коже. Все кусты, все расщелины обшарили. Кто чуть жив укрылся — и тех-то добили. А потом в селение пошли. Стариков, детей — всех резали. Только молодых девок да парней в полон взяли.

— А ты, стало быть, спасся? — выслушав перевод, спросил Дагоберт.

— Да если бы… — не поднимая глаз, с печальным вздохом ответил бедолага. — Как село вырезали да запалили, абары по округе пошли. Не иначе, стадо искали. Оно-то их войску на один зуб пришлось. Я спрятаться пробовал — да куда там, у них точно нюх какой-то. И меня схватили, и все стадо, — несчастный передернулся, живо вспоминая страшный день, — да что стадо — псов и тех сожрали. Даже и не жарили: просто рвали кусками и жрали, точно волки злые. Я лежал себе, ни жив ни мертв, руки за спиной связаны, и все молился, как бы меня самого эти душегубы на прокорм не пустили. Да Бог миловал. К прочим моим односельчанам, тем, что в полон взяли, притащили, а затем повели вглубь страны. Там уже таких, как мы, много собралось. С нами отрядили сотню абаров, и те повели нас куда-то в свои земли.

— Для чего?

— Мне то не ведомо. Про храм что-то говорили. Может, в жертву. И то сказать, пока вели, кормили неплохо и особо не изнуряли. Может потому, что среди абаров тоже многие ранены были. Но я так приметил, что раны у них заживали — не чета нашим, у кого за день, у кого за три. Казалось, вот только-только в плече дыра была, а тут глядишь — едва шрам остался.

— Как же ты спасся? — заинтересованно спросил правитель франков.

— Да, почитай, чудом, — грустно вздохнул пастух. — Мы уже далеко в их земли зашли, когда на тот отряд, что нас вел, какое-то войско напало. Тоже дикие, не приведи Господь. Одежда из волчьих шкур. Неврами прозывались. За полночь набросились. Ни дать, ни взять — стая. Однако абары быстро опомнились, многих убили. И, стало быть, из наших тоже немало. Я под кучу трупов забрался, так до утра и пролежал. А уж перед рассветом абары тех из полона, кто выжил, дальше погнали. Быстро пошли, должно быть, опасались, как бы снова не напали. Только клинки и доспехи пособирали, а остальное все — на корм воронью. А как из виду скрылись, я из-под кучи выполз да и побрел себе. Так до италийских земель и дошел…