А главное – совершенно невозможно подготовиться ко всему этому. Вы сможете подготовиться к любому экзамену, к любому собеседованию, да вообще ко всему. Но никогда не сможете подготовиться к смерти кого-то близкого, даже не близкого, а просто дорогого вам существа.

Помню, в детстве у меня был пес. Лет эдак в восемь я наконец-то выпросил его у родителей.

Через пять лет его не стало. Причем не было ни продолжительной болезни, ни безумно несущегося автомобиля, ничего такого. Он просто чуть-чуть повздорил с другим псом на улице. Я даже не знаю, имел ли этот инцидент вообще место в последующей трагедии. Просто так было легче. Всегда легче, когда есть виноватый.

В общем, пришли мы с псом домой, а он вдруг встал в коридоре, посмотрел на меня, и я увидел его глаза. Он был одновременно испуган, удивлен, и было что-то еще, но я не знаю что. А потом он умер. Вот так просто, взял и умер. Опустился на пол и больше не поднялся.

Что же тогда со мной было! Я тряс его, дышал в него, куда только не давил, но все без толку – его уже не было. Я бросился на улицу, чтобы найти ту собаку, с которой подрался мой пес, мой друг, мой лучший друг. Но я не нашел ее, – слава Богу, что не нашел…

Скажете, что я просто не привык к смерти? Нет. К тому времени я уже лишился всех бабушек и дедушек, но никто из них не забрал у меня ни кусочка души. Не знаю почему, но думаю, что не я в этом виноват.

А в тот день я впервые потерял часть души. Вернее, не потерял, а оставил с тем, кого любил.

И вот несколько дней назад я вновь сделал это. Мама.

«Я люблю тебя».

31

Внезапно мне стало дурно. Я попросил Семеныча остановить машину и, как только он сделал это, выскочил из салона. Меня тут же вырвало: сказалось напряжение всех последних дней. Надо что-то делать. Непременно что-то нужно сделать, или я просто сойду с ума. Говорят, помогает, если полностью уйти в работу, трудотерапия, так сказать. Не знаю, может быть. Хотя я с трудом представляю, как полноценно работать, когда у тебя в голове такая каша, но попробовать нужно. Сейчас к Сашке, а завтра на работу.

Я постоял, привел себя в порядок и уже готов был снова продолжить путь, но мобильник запел свою обычную песню. Лешка. Ну что ты мне, дорогой, скажешь?

32

– Илья?

– Он самый. Привет, Лех. Как дела? Приехал уже? – сказал я скороговоркой. Честно признаться, мне сейчас совершенно не нужен был этот звонок. Я не хотел ни с кем разговаривать, будь то хоть сам Господь Бог.

– Да вот буквально полчаса назад! – после небольшой паузы выпалил Алексей. – Илья, прими мои соболезнования.

– Спасибо.

– Я знаю, не вовремя сейчас… – Голос Алексея был ужасно взволнован.

– Хорош, Лех! В чем дело? – отрубил я.

– Ты помнишь о «Фреско»? – выстрелил он.

– Так… э… Леха… У-у-у… Не понимаю… Голова совершенно не соображает… А… в чем дело-то?

– Послезавтра у нас с ними встреча. Если помнишь, мы лидируем в тендере. Остался последний штрих.

– Так, хорошо, и что из этого?

– Как – что? Ты мне нужен на этой встрече. Два часа, Илья, и все. Дальше можешь делать что хочешь…

Ничего себе! Лешенька, что-то ты, голуба, не туда поворачиваешь. Что значит «дальше можешь делать что хочешь…»? А? Или ты забыл, кто здесь главный?

– Клиент-то твой, – продолжал Алексей. – Без тебя со мной и разговаривать не станут.

– Да хорош тебе, Лех, – забубнил я. – С чего это они с тобой не станут говорить?

– Илья, давай все-таки сейчас не будем это обсуждать. – Голос Алексея сделался каким-то официальным. – Не время, извини. Просто попробуй завтра все вспомнить и как-то собраться. Я все понимаю, но…

– Что «но», Леша? – перебил я его.

– Ничего, Илья. Просто прошу тебя, соберись.

– Хорошо, Леш, не вопрос, – сказал я. – Завтра в офисе все и обсудим.

– Нет, Илья, завтра не получится, – ответил Алексей. – Я весь день буду в разъездах – очень много встреч. А в офисе твой Игорек неплохо справляется. Ты давай лучше отдыхай. Я серьезно, Илья, ты мне очень нужен послезавтра.

– Договорились, – сказал я.

Не нравился мне этот звонок. Темнит что-то Леха.

– Тогда до встречи. Пока.

Я уже собирался отключиться, как вдруг вспомнил.

– Эй, Лех, погоди! – крикнул я в уже начавшую остывать трубку. – Ты знаешь, Сашка приехал?

– Да ладно? – оживился Леха. – Когда?

Так, когда? М-м-м… Хороший вопрос. Со всеми этими ужасами я совершенно потерялся во времени.

– Э… м-м-м… В субботу, кажется, – сказал я без особой уверенности. – Да, точно.

– Здорово. Как он?

– Да ничего вроде, – сказал я. – Ты чем спрашивать, заезжай давай. Посидим втроем… Здорово же… Опять-таки маму мою помянем, а то из вас никого не было. А она всегда вас любила. А? Ты как?

– Я позвоню, Илюх, ладно?

– Договорились. До встречи тогда.

– До встречи.

Я вытащил сигареты. Показал Семенычу, уставившемуся на меня сквозь залитое дождем лобовое стекло, что сейчас, мол, покурю и едем.

– Дождь вон какой, Илья Сергеевич! – взмолился старик. – Садитесь. Я все окна открою!

Я махнул рукой и, опершись о капот, смотрел в небо.

– Хоть зонтик возьмите!

Но я не ответил. Я снова был наедине с собой. Снова вдыхал сигаретный дым и тихо и медленно умирал. Так по крайней мере утверждает Минздрав.

Погода была под стать моему настроению. Я заметил, что в последнее время все под стать моему настроению.

«Тогда попробуй его сменить!» Легко сказать. Я уже привык существовать именно в таком режиме. Я разучился быть счастливым, если вообще умел когда-нибудь. И это тоже страшно. Наверно, это и есть самое страшное, что может быть в жизни. Разучиться быть счастливым. Счастья и так настолько мало, что иногда только и успеваешь понять, что это было счастье. Только понять, не почувствовать. А теперь я разучился даже понимать, а счастье не любит, когда его не понимают. Оно тут же отворачивается от невежды. Словно репетитор, доведенный до изнеможения бестолковым учеником, счастье выносит свой вердикт: «Простите, но вашему ребенку не светит стать Эйнштейном. Попробуйте отдать его в музыкальную школу. Что? У него нет слуха? И чувства ритма? Понятно. Ну… э… тогда… Ой, извините, в дверь звонят. Побегу, до свидания…» И все. Больше его нет, счастья нет. Оно тоже не любит навязываться. Либо ты принимаешь его, либо пошел к черту, оно больше не придет. Вот и я, похоже, на каком-то этапе отвернулся от своего счастья, а вот теперь оно отвернулось от меня.

«Берг».

Что?