class="p1">Государь сделал шаг назад и только теперь я заметила, что за ним в гостиную вошёл ещё один мужчина. В отличие от государя, тоже в гражданском, но военную выправку широких плеч сложно было утаить. Хоть его и немного портил растерянный вид и смешной нос картошкой.

– Надеюсь, вы не разозлитесь на меня, милая Мария Алексеевна, что я сегодня не один.

– Ваше Величество! – Императору тоже досталось веером по плечу. – Мы всегда рады новым лицам. Прошу, Иван Фёдорович, располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

– Благодарю, мадам. – У Ивана Фёдоровича обнаружился лёгкий немецкий акцент, впрочем, ничего удивительного. Потому что по рождению он бы не кем иным, как Адамом Иоганном фон Крузенштерном, человеком, под командованием которого два корабля «Надежда» и «Нева» совершат первое, русское, кругосветное путешествие.

Пока я во все глаза разглядывала немного робкого в окружении столь почётных особ Ивана Фёдоровича, все по очереди шли на поклон к Александру. Тот был со всеми обходителен и приветлив, дамам раздавал комплименты. Но особенно радушно он приветствовал Сергея, который подошёл к императору чуть ли не в последнюю очередь.

Я не знала, как поступить. Без представления своих «родственников» я не могла подступиться к Александру Павловичу, да и не очень-то хотелось. Мало мне, что ли, одного генерал-губернатора? Но Толстой поманил меня к себе и пришлось повиноваться. Дошла очередь и до меня.

– Ваше Величество, это моя троюродная племянница, Вера Павловна Оболенская. – Я сделала церемониальный книксен, который был несколько сложнее обычного поклона, чем снискала одобрительный смех государя.

– Какая воспитанная девица. Из которых Оболенских? – Уточнил император.

– Из Новгородских. – Уже не задумываясь врала я, без тени смущения, разглядывая молодого мужчину перед собой. Конечно, он был далёк от того, что принято изображать на портретах. Они не передавали и половины того очарования, что исходили от Александра. Была ли это его личная черта или всех Романовых на русском престоле, но его харизма занимала гораздо больше места, чем он сам. Теперь стало понятно, почему многие писали о его уникальном умении расположить к себе.

– Что же, надеюсь, мы сегодня услышим Ваше музицирование в том числе. – Этот «Северный Сфинкс», как назовёт его Наполеон многим позже, улыбнулся мне тонкой улыбкой Моны Лизы и переключился на Салтыкова.

А я, чувствуя, как горят мои щёки, увидела две пары тёмных глаз, прожигающих меня насквозь – брата и сестры. Первого с интересом, второй с раздражением, граничащим с ненавистью. Что же, оправдать ожидания Марии Алексеевны и тихо отсидеться в уголочке не вышло.

Наконец, когда все гости заняли удобные места, начался сам музыкальный вечер. Первым делом, под аккомпанемент комплиментов Мария Алексеевна весьма недурно сыграла Куперена. Зрители остались в восторге и долго не могли отпустить хозяйку дома из-за инструмента, попросили ещё спеть. Это была роковая ошибка. Пела Толстая от души, но, к сожалению, очень «грязно». Я видела, как улыбки на лицах зрителей становятся всё кислее и кислее. Потом к инструменту позвали Наталью Юрьевну, которая сказала, что сегодня желала бы спеть, но попросила кого-нибудь аккомпанировать. Хотела было вызваться Мария Алексеевна, которая явно была ослеплена своим успехам и не готова была расставаться с ним так быстро, но Салтыкова проворно её опередила, позвав брата генеральши. У того буквально дёрнулся глаз, но он, натянув улыбку, согласился.

Наталья Юрьевна пела просто очаровательно, как, я уверена, и всё, что она делает. Невольно подумалось, что рядом с ней я смотрюсь как перезрелая груша. В начале девятнадцатого века мне в мои двадцать четыре положено уже быть кем-то вроде Марии Алексеевны – четверо детей, хозяйство, муж. И, может быть, три любовника. Потом я себя одёрнула. Вера, очнись, это не твоё время, тут не по чему тосковать. Дома тебя ждёт недописанный диплом, блестящее будущее учёного и любовь, конечно, которая обязательно тебя найдёт. А покуда можно погулять, оторваться, попутешествовать…

Осталось только до дома добраться.

Ну а пока я наблюдала за ловкими пальцами Сергея, которые порхали по клавишам, за лицом, которое из строгого сделалось одушевлённым, живым. Было видно, как он пропускает через себя музыку, которая наполняет его если не счастьем, то вдохновением.

Своей очереди мне пришлось ждать целый час. Но, наконец, я будто бы нечаянно встретилась глазами с генералом и он вспомнил обо мне.

– Вера Павловна, не хотели бы Вы нас порадовать своей игрой? – Александр, сидевший рядом с хозяином дома тоже оживился.

– Да-да, Вера Павловна, Вы же обещали. – Не помнила, чтобы давала таких обещаний, но лишь одарила мужчин улыбкой, именно что одарила, чуть приподняв подбородок и прошла к инструменту. Настало время эпатировать.

Я спустила шаль вниз, открывая на обозрение своё новое платье. Кто-то из дам, скорее всего, Наталья Юрьевна, ахнул. Во-первых, вопреки моде, оно было не белым. Другой его особенностью были рукава. Поверх рукавов-буфов шёл как бы второй уровень платье из лёгкого, переливающегося золотом газа. Он удлинял мои рукава до самых запястий, соединялся на лифе вышивкой и спускался сзади по подолу. Столь же воздушная причёска с заморской заколкой, которую подарил мне поручик, придавало моему образу некой сказочности. Что мне напоминало немного эльфов из классических фэнтезийных произведений, а присутствующим, верно, какую-нибудь фею.

Буквально чувствуя на своей спине взгляды всех собравшихся, я села за клавесин. Внутри меня росла волнительная дрожь. Теперь было главное — не ошибиться, сыграть всё идеально. И так, чтобы это отпечаталось в памяти собравшихся, чтобы об этом захотелось говорить.

Я прикрыла глаза на секунду, представляя, что я играю не для императора, не для гостей. А для маленькой Евдокии и Алексея, для которых я была Сказочницей, рассказывавшей свои историю через музыку.

Произведение я выбрала из того же «Пер Гюнта», решив закрепить эффект. Только на этот раз не легковесную «Анитру», что хорошо бы подошла под выбранный мой образ, но почти наверняка смазалась в памяти зрителей, а любимое многими поколениями «В пещере горного короля», которое никого ещё не оставило равнодушным.

Мелодия начиналась тихо, и я бы даже сказала примитивно. Сложность сюиты была не столько в технике, сколько в тонком ощущении настроения. Один и тот же мотив повторялся снова и снова, гипнотизируя. С каждым новым витком он оживал, начинал дышать, становился громче, пока, в конце концов, не пускался в дьявольскую скачку. Гномы прыгали возле своего короля, восславляя его и своё превосходство. Вокруг них вихрилась каменная пыль, трещали факелы, первобытная сила требовала выхода. Я едва успевала прожимать