class="p1">– Простите, Вера Павловна. Я обещал не сомневаться в Вашей благовоспитанности, и сам толкаю в эту пропасть. – Он снова поцеловал мою ладонь, низко склонившись, а я не удержалась от того, чтобы поморщиться. Ох, милый поручик, если бы Вы знали, сколько раз я уже падала в эту пропасть. – Прощайте, Вера Павловна! Прощайте!

Прежде чем я успела открыть рот, Фёдор Алексеевич как ошпаренный выскочил из кустов, оставив меня ошеломлённую и недовольную наедине со своими картинками.

Утром за завтраком Мария Алексеевна, с которой у нас была объявлена холодная война, уронила как будто между прочим:

– Что же Вы будете делать с Толстым, Пётр Александрович? – Я навострила уши. Судя по кинутому на меня многочисленному взгляду, разговор предназначался для одного зрителя.

– А что я, по-вашему, должен с ним сделать? – Поморщился губернатор, даже не оторвав взгляда от своей газеты.

– Ну как же! Всё же дуэль! – Возмутилась генеральша.

– Фёдор Алексеевич участвовал в дуэли? – Тут уж не выдержала я. Сердце сжалось в тревоге за порывистого поручика.

– Не в первый раз. – Пётр Александрович сложил газету и недовольно сначала посмотрел на жену, потом на меня. – Вам не следует тревожиться, Вера Павловна. Толстой хоть и дальний мне родственник, но совсем другой. Дуэлянт, транжира…

– И бабник. – Вставила свои пять копеек Мария Алексеевна. Генерал снова поморщился.

– Одним словом, таковых людей может исправить только достойное наказание. Пока поручик отправляется на гауптвахту, но, скорее всего, он будет уволен из гвардии. Или разжалован в рядовые. Это вопрос времени.

Так вот что делал Толстой вчера перед домом губернатора! Он пришёл проститься. Чувства у меня были на этот счёт смешанные: досада, тревога. Глупый мальчишка. Впрочем, главное, чтобы Фёдор Алексеевич остался жив.

Глава 9

В этот день наше настроение с Сергеем Александрович оказалось поразительно схожим. Я всё размышляла о поручике, искренне надеясь, что этот дурень не ранен, и возможно было ли ему послать хотя бы записку?

Но даже бесконечная тревога за поручика не укрыла от меня того факта, что сегодня граф был совершенно иным. Он встретил меня в гостиной, ещё мрачнее, чем обычно. Весь всклокоченный, будто только проснулся или не спал вовсе. В домашнем халате и восточных тапочках с загнутым носком. Прежде я видела Голицына, одетого, с иголочки, с безупречно уложенными волосами. Что случилось теперь? Уволился парикмахер?

– Добрый день, мадемуазель. – Как обычно, короткий поцелуй ладони.

– Здравствуйте, Сергей Александрович. – Я постаралась улыбнуться как можно дружелюбнее. – Спасибо за листы.

Разлинованная стопка бумаги и карандаш лежали на клавесине. Мужчина взглянул на них несколько рассеянно, кивнул. И хотел было уже уйти, оставив меня наедине с музыкой. Я не стала воспринимать его пасмурное настроение на свой счёт, тем более что мне было о чём подумать.

– Вера Павловна… – Мужчина остановился в дверях, обернувшись ко мне.

– Да? – Я застыла, наполовину стянув перчатку с левой руки.

– Не согласитесь ли сегодня отобедать со мной? – Лицо его по-прежнему не выражало какую-либо ясную эмоцию.

– С удовольствием. – Мне даже не пришлось выдавливать улыбку, она вышла сама собой.

Конечно, ни о каком исследовании второго этажа и речи быть не могло. Голицын судя по шагам на лестнице, снова засел в своём кабинете, а я постаралась отвлечься музыкой. С листками дело пошло немного веселее. Я старательно выводила ноты на память правой рукой, левой рассеянно повторяя или предвосхищая написанное. Если когда-нибудь удастся познакомиться с Григом, надо будет обязательно извиниться. И не забыть перед отъездом уничтожить листы.

За работой удалось отвлечься от гнетущих мыслей и о комнате, загадка которой мне не поддавалась, и о поручике. Я не заметила, как пролетело время. Лишь когда Аглая вошла в комнату, тихо извещая, что стол накрыт, я заметила, что стрелка перевалила за два дня.

Стол в небольшой столовой был накрыт на две персоны. Хозяин дома при моём появлении, указал мне на стул и, дождавшись пока я сяду, занял место напротив. Двигать стул мне пришлось самой, от чего я совершенно отвыкла. В доме генерала для этого специально присутствовали слуги. Тут же кроме Аглаи, блюда разносил ещё один мужчина, судя по одежде – повар. Голицын заметил мой удивлённый взгляд, поморщился.

– Простите, Вера Павловна, у нас скромно. Без семи перемен блюд. – Граф ожидал услышать осуждение.

– Наоборот, мне по душе такое. – Улыбнулась я, встретив растерянный взгляд Сергея Александровича.

Нам разлили душистый рыбный суп, к нему подали пироги с яйцом и капустой и свежий, ещё горячий хлеб. Всё было настолько вкусно и как-то по-домашнему, что я чуть язык не проглотила. Только и старалась, как бы громко не прихлёбывать из ложки.

От основного блюда я отказалась, дожидаясь чая. Старалась не пялиться на мужчину напротив, пока тот аккуратно отрезал кусочки от своей запечённой утки.

– Спрашивайте, мадемуазель. Я же вижу, Вы как на иголках. – Кинул мужчина, не отрываясь от блюда.

– Вы с Марией Алексеевной так непохожи, неужели она и правда Ваша сестра?

Голицын застыл на месте, так и не донеся кусочек утки до рта. Та с весьма неприличным хлюпом упала обратно в свой жирный соус, пачкая скатерть и салфетку на груди графа. После короткой паузы мужчина одобрительно усмехнулся, а я облегчённо улыбнулась.

– Как Вы, возможно, заметили, у нас с Марией Алексеевной разные отцы. Да и разница в возрасте весьма приличная. Получили разное воспитание и, как следствие, разные взгляды на жизнь. – Он спокойно поймал улизнувший от него кусочек мяса и отправил себе в рот. – Мария Алексеевна смотрит на жизнь как на средство достижения своих целей, будь то новое платье или новая сплетня.

Я не очень элегантно оперлась локтем о стол, подпёрла ладонью подбородок и спросила.

– А Вы? Как Вы смотрите на эту жизнь?

Голицын не торопился с ответом. Отпил из своего бокала, пожал плечами.

– Как на приключение, полагаю.

– Сложно сказать подобное о человеке, на столе которого лежит Макиавелли. – Я откинулась на стуле, позволяя Аглае прибрать тарелки.

– Вы и до библиотеки добрались? – Сказано это было не со злостью, а скорее с интересом. Голицын отложил свои приборы.

– В первую очередь. – Не стала отпираться я. – Мой отец говорил, что для того, чтобы сложить правильное представление о человеке,