– Зачем?

– Когда будете съезжать, сдадите на стойку около кафе.

– Но мы… только рассчитаться, – удивилась я.

Хозяйка несколько мгновений раздумывала над моими словами, явно пытаясь как-то решить возникший у нее вопрос. Затем она обиженно пожала плечами.

– Я-то думала, вы останетесь до выздоровления вашей мамы. У нас номера очень удобные, чистые. Я комнату уже подготовила. А рассчитываться не надо, киностудия уже все оплатила до следующей недели. Я же говорила. Завтрак и обед включены.

– Ясно, – кивнул Андре, и хозяйка перевела взгляд на него, надеясь, что он передумает. – Значит, мы можем переночевать тут сегодня? Завтра, боюсь, нам нужно будет уехать в любом случае. Мы перевозим Дашину маму из Авиньона.

– Значит, вам нужно будет вернуть остаток денег? – поджала губы хозяйка, но, узнав, что остаток за номер нас не интересует, оживилась и ушла, улыбаясь и бормоча что-то себе под нос. Она напомнила мне Шурочку, которая говорила без умолку, даже когда слушать ее было некому, кроме моего кота.

Мы остались одни в темноватой, но относительно просторной комнате с двумя окнами, каждое из которых было узким, как башенная бойница. Здесь даже мебель была старинной, но не начищенной и отреставрированной, как это бывает в домах аристократов и богачей. Потрескавшаяся, миллион раз перекрашенная, но добротная, сделанная из тяжелого дерева. Большая кровать с высокой периной была завалена множеством подушек. Хозяйка не соврала, когда говорила, что привела комнату в порядок. Все было чистым, расставлено и разложено по своим местам – в кувшине на столе стояли цветы, на постели были аккуратно расстелены покрывала. Кроме содержимого шкафов, ничто не выдавало того факта, что эта комната недавно была обитаема. Мамины платья, костюмы, теплые вещи, книги, косметика, бумаги и пакетики с самым непредсказуемым содержимым – все было аккуратно разложено в старинном резном шкафу на ножках, с зеркалом посередине. В углу прихожей, за раздвижными дверцами скрывались мамины чемоданы. На столике около телевизора – да, он был тут, хотя и смотрелся скорее нелепо в этой обстановке – лежал мамин телефон. Я нажала на пару кнопок, проверяя вызовы, но, к сожалению, не знала людей, с которыми она общалась. По большей части в списке были французские имена, но среди них я заметила и несколько звонков от Шурочки.

– Что скажешь? – спросил Андре. – Переночуем здесь, раз уж все так сложилось? Неплохой номер.

– Почему мы не можем вернуться в больницу? – спросила я больше из упрямства, потому как, признаться честно, устала и тоже не хотела покидать этого уютного местечка.

– Мы позвоним в больницу и узнаем, как там дела. Нам нужно дождаться инструкций от Марко. Впрочем, если ты настаиваешь….

– Я не настаиваю. Ты уверен, что до завтра Марко все успеет?

– О, ты плохо знаешь моего брата. Когда он за что-то берется, делает это даже лучше, чем можно ожидать. Все будет улажено, не сомневайся, – заверил меня Андре, помогая снять рюкзак. Я со вздохом кивнула и бросила взгляд на дверь расположенную напротив окна. Наверное, это ванная комната. Я могла бы принять душ. Конечно, если мой ворчливый жених мне позволит. Жених! Ох ты!

– Давай поступим так, – предложил Андре, загадочно улыбаясь. – Ты располагайся, отдыхай. Просмотри и начни собирать мамины вещи, если будут силы. Позвони своей Шурочке, а я пока раздобуду нам что-нибудь поесть. Идет?

– Идет, – улыбнулась я, не заподозрив в его интонации никакого подвоха. Андре подошел ближе и притянул меня к себе. Взяв мое лицо в ладони, он поцеловал меня в губы. Этот глубокий, властный поцелуй говорил о многом.

– Ты моя, да? – спросил он, и я, рассмеявшись, шутя оттолкнула его. Он вышел, оставив меня одну. Я просидела на краешке кровати минут десять, собираясь с мыслями, а больше просто слушая тишину. Потом приняла душ, пытаясь максимально оттянуть момент звонка Шурочке, но отвертеться от этого было невозможно. И я набрала ее номер.

* * *

Разговор с Шурочкой измотал меня больше, чем я ожидала и была готова к нему. Хотя к чему можно быть готовой в моей ситуации? Все, рассказанное мною, стало для нее шоком. Ее «мы же разговаривали только вчера», «она же хорошо себя чувствовала» и «что же теперь будет» вернули меня к той реальности, из которой мне удалось выскользнуть, гуляя по улицам пригорода, – в пучину отчаяния. Я уже не знала, правильно ли поступаю, решив отправиться с мамой в Москву. Шурочкина растерянность заставила меня понять, что моя слепая уверенность в том, что дома и стены лечат, не основана ни на чем. Какие конкретно стены и кто будет лечить – эти вопросы так и остались без ответа, Шурочка только причитала и срывалась на плач, в чем я ее, безусловно, поддерживала. В конце концов разрыдалась и я, так что Андре, вернувшийся в этот драматический для нас момент, застал меня, как он выразился, в совершенно неприемлемом состоянии.

– Что же это такое! – всплеснул он руками, вынимая у меня из рук телефон. – Невозможно тебя оставить. Алло! Алло, Шура? Она отключила связь.

– Она не знает… что… делать, – всхлипывала я, и Андре отошел, чтобы налить мне воды. Он напоил меня, а затем отвел умываться.

– У тебя мокрые волосы, – заметил он, вытирая мне полотенцем лицо. – Тебе не холодно? Температура не поднялась, как чувствуешь себя?

– Ты слышишь, Андре? Шурочка не знает, что делать. Я – тоже. У мамы есть доктор, у которого она наблюдается, но ведь он не из больницы. Она сказала, что позвонит ему, но все это – сопровождение, перелет – так сложно. Не знаю, может, я подвергаю маму риску? Господи, как же тяжело! Я совсем не умею принимать решений.

– Ничего, ничего, тише. Все нормально. У тебя есть я, верно? – Андре вдруг подхватил меня на руки, вынес из ванны и уложил на постель, сбросив большую часть подушек на пол.

– У меня есть ты, – кивнула я. – До сих пор не могу поверить в это. Что мне делать, Андре? Ты считаешь, я не должна уезжать? Думаешь, маме тут будет лучше?

– Ш-ш-ш, давай-ка мы тебя разденем и устроим поудобнее. Тебе точно тепло?

– Думаешь, мне нужно зажариться, чтобы выздороветь? – улыбнулась я грустно. – Я совершенно запуталась. И… хочу домой.

– Да, да, моя синичка, ты поедешь домой. Я знаю, это не самое разумное, но ты же и научила меня этому – разумное не обязательно лучшее. Ты хочешь домой. Я позабочусь обо всем. Я позвонил в больницу, твоя мама в порядке, состояние стабильное, что в нашем случае уже хорошо. Сейчас я позвоню своему отцу, и мы найдем врача для твоей мамы.

– Отцу? – сквозь слезы улыбнулась я. – Вся твоя семья будет ненавидеть меня, я приношу тебе одни только проблемы.

– Ты что такое говоришь? – возмутился Андре. – Немедленно прекрати, не то я…

– Что? – усмехнулась я. – Накажешь меня? Нет такого наказания, от которого мне могло бы стать хуже, чем сейчас.

– Тогда я накажу тебя так, что тебе станет лучше, – рассмеялся Андре в ответ. Какое же красивое у него лицо! Обычно серьезное, оно загоралось как небесная звезда, когда он улыбался. Это нечасто случалось, и сейчас от его улыбки мне вдруг стало немного легче. Андре стащил с меня уже осточертевшую водолазку, потянулся за одеялом и намотал мне его на плечи.