Папа посмотрел на Шей сверху вниз и покачал головой:

— Думаешь, ты достаточно хорош, чтобы сделать девушку счастливой?

Да пошел ты, папа.

Я прочистил горло и сунул руки в карманы, не желая быть жестоким по отношению к человеку, у которого только что случился сердечный приступ, пусть и жестокому со мной.

— Да, — выпалила Шей громким и строгим голосом. — Более чем достаточно.

— Подожди, пока он сломается, — пробормотал он, закрывая глаза. — Будь готова к тому, что однажды он сломается и ты останешься один на один с его хаосом.

Шей шагнула вперед, чтобы ответить отцу, но я остановил ее движением руки. Не важно, что он думает. Он просто старик с холодным сердцем. Он никогда меня не понимал — и никогда не поймет.

Тем не менее я не мог его не проведать. Может, это глупость, но, даже не любя своего отца, я все равно беспокоился о его состоянии.

— Надеюсь, ты пришел, чтобы сообщить, что поступаешь на юридический и возвращаешься к работе в фирме. Если нет, то уходи, — сказал он мне. — Мне не нужна жалость от самого жалкого человека в мире.

— Я актер, папа, и только что получил главную роль в большом фильме. Я не собираюсь быть юристом. И никогда не собирался.

— Что заставляет тебя так довольствоваться своей посредственностью? — проворчал он.

— Он не посредственный, — вставила Шей, подходя к его постели.

— Шей, все в порядке.

— Нет, это не так. Так с тобой разговаривать — неправильно и нечестно. Мистер Харрисон, ваш сын невероятно талантлив, и он идет своим путем. То, что он не соответствует вашим собственным ожиданиям, не означает, что он не достигнет успеха. Как только Лэндон узнал о случившемся, он забыл о всех обидах и помчался к вам — потому что он о вас беспокоится. С вашей стороны ужасно жестоко обращаться с ним таким образом.

— Девочка, я не знаю, кем ты себя возомнила, но ты лезешь не в свое дело, — предупредил папа.

— Как и вы, — ответила Шей, выпрямляясь.

Если она и нервничала, то не показывала этого. Она держалась твердо и стойко.

Я прочистил горло:

— Слушай, ты через многое прошел, так что мы больше не будем тебя отвлекать. Я рад, что ты в порядке, папа. Желаю тебе всего наилучшего.

— Не называй меня папой. У тебя нет никакого стремления вернуться к своим семейным корням, следовательно, ты мне больше не сын. Ты для меня никто. Не возвращайся сюда. Я больше не хочу тебя видеть.

Он молча отвернулся и уставился в окно.

Шей посмотрела на отца, сбитая с толку его холодностью, но для меня это было не в новинку. В нашу последнюю встречу он сказал, что не удивится, если я покончу с собой. Я не был шокирован тем, что он остался таким же резким — даже после того, как едва не умер.

Сердце моего отца повредилось задолго до приступа.

Мы развернулись, чтобы уйти, но отец снова заговорил:

— Он сделает тебе больно, и в конце концов ты останешься в дураках.

Слова явно были адресованы Шей — его последняя попытка меня ранить. Я взял Шей за руку и увидел в ее глазах огонь — она была готова драться, но оно того не стоило. Он того не стоил.

Когда мы вышли из комнаты, нас встретил встревоженный взгляд Эйприл:

— Вы его не утомили? Его сердце уже столько пережило. Ему не нужен дополнительный стресс.

Я не сказал ей ни слова.

Я все еще прокручивал в голове папины нападки.

Не позволяй его словам засесть в твоей голове, Лэндон. Будь выше этого. Будь сильнее.

Шей бросила на Эйприл взгляд, полный отвращения, и наклонила голову, прищурившись:

— Надеюсь, ты никогда не изменишься, потому что отец Лэндона не выносит людей, способных на личностный рост. В противном случае будь осторожна. Ему нужно только то, что согласуется с его собственными ожиданиями.

Мы ушли, оставив ошеломленную и растерянную Эйприл в пустом коридоре.

Что бы ни случилось с моим отцом, это ее проблемы.

Когда мы вышли на свежий воздух, лучи утреннего солнца скользнули по нашей коже. Шей крепко меня обняла.

— Мне очень жаль, Лэндон. Я и подумать не могла, что твой отец — самый настоящий монстр. Трудно поверить, что он остался таким жестоким даже после того, что с ним произошло. Мне казалось, что близость смерти смягчает людей.

— Мой отец способен на смирение так же, как на любовь, то есть не способен вообще.

— Он наговорил тебе ужасных вещей.

— Ох, если бы я получал по доллару каждый раз, когда отец говорил мне что-то жестокое, я был бы достаточно богат, чтобы не обращать на него внимание, — пошутил я.

Я потянулся вперед, чтобы открыть пассажирскую дверь ее машины, но Шей остановила меня, положив руку мне на плечо.

— Лэндон, ты же знаешь, что все, что он сказал, — неправда, да?

— Все в порядке, Шей. Это просто слова. Ничего больше.

— Да, но, пожалуйста, пообещай мне, что ни на секунду не поверишь в то, что он говорил.

Я одарил ее нерешительной улыбкой. Она нахмурилась, взяла обе мои руки в свои и приложила их к моей груди. Она повторяла слова, которые сказала мне в ту самую ночь, когда я впервые показал ей свои шрамы.

— Ты умный. Ты талантливый. Ты красивый. Ты хороший, Лэндон Харрисон. Ты такой хороший, что одна мысль о том, что кто-то в этом мире может думать иначе, причиняет мне боль.

Боже. Как она это сделала? Как она смогла успокоить мои беспорядочные мысли?

— О чем ты думаешь? — спросила она, глядя на меня своими шоколадными глазами. — Что происходит в твоей голове?

Я тяжело сглотнул, проведя ладонью под носом.

— Почему меня так волнует тот, кто даже меня не любит? Почему его слова ранят меня сильнее всего?

— Потому что ты его любишь, — ответила она. — Даже когда тебе больно, ты его любишь. В этом проблема любви — ее нельзя «отключить» только потому, что она невзаимна.

— Ты все еще любишь своего отца? После всего, что он сделал с твоей семьей?

— Некоторые его части, — Шей кивнула. — Не важно, хочу я этого или нет, но в нем есть частички, которые я люблю, не говоря уже о воспоминаниях. Когда я была маленькой девочкой и мы лежали на траве, указывая пальцем в небо и обсуждая, на что похожи облака. Когда он возвращался домой после долгого отсутствия, заходил в мою