— Джо! — голос Стоунли вывел ее из транса. — Убирайся отсюда к черту!

— Я… я должна помочь детям. Они там в ловушке. Такер уже пошел наверх.

— Я заберу их.

— Ты? Но почему…

— Ради Бога, Джо, там же дети! Каким же дьяволом ты меня считаешь?

И прежде, чем она успела ответить, он схватил ее за руку и развернул.

— Чем дольше ты тут будешь стоять, тем хуже для всех.

Она кивнула и направилась к двери.

— Ты уверена, что доберешься сама?

— Да, справлюсь.

Выйти оказалось легче, чем войти — может быть, потому, что она так сильно хотела оттуда выбраться. Может быть, потому, что Стоунли сказал, что он спасет детей. За долгие часы этой ужасной ночи она почти поверила, что он может справиться со всем на свете.

Она знала, что он спасет их, так же как знала, что ее ненависть к виконту была ошибкой. Она больше ни на секунду не могла убедить себя в том, что Стоунли тот безжалостный, легкомысленный человек, который в ответе за смерть ее отца.

Оказавшись на улице, Джоселин стояла и смотрела на горящее здание, покусывая нижнюю губу, ломая руки и считая секунды, которые Такер и виконт проводят, сражаясь с огнем.

Она чуть не вскрикнула от облегчения, когда увидела, что они выходят, черные от сажи, неся в каждой руке по ребенку и улыбаясь до ушей.

Джоселин тоже улыбнулась. Она потеряла все те немногие пожитки, которые у нее были, но зато дети спасены. Она, Броуни и Такер живы. И все благодаря Стоунли.

Когда они с Таком подошли к ней, Джоселин улыбнулась и порывисто обняла мальчика. Так кашлянул и отпрянул.

— Я пойду к Броуни, — сказал он, оставляя их наедине.

Она посмотрела на высокого красивого мужчину, ощущая прилив благодарности, от которого у нее перехватило горло.

— Ты вынес их.

— Я же сказал, что вынесу.

— Да…

У нее на глаза навернулись слезы, и она отвела взгляд. Джо почувствовала себя такой измученной. Измученной до боли в костях. У нее раскалывалась голова, легкие еще пылали от густого черного дыма, а волосы прилипли к щекам. Она посмотрела на свои руки и увидела, что они черны от сажи.

Ее взгляд упал на красивое желтое платье.

Оно все стало изорванным и грязным, кое-где обгорело и вымазалось в саже. Один из рукавчиков оторвался, и даже изящная вышивка на груди, выглядевшая прежде так женственно, теперь была покрыта грязью.

— Мое платье, — произнесла она. Джо невольно присвоила себе восхитительное одеяние, которое было драгоценнее, чем все, что носила она до сих пор. — Оно… Оно погибло.

Ее глаза, полные боли, встретились с сочувственным взглядом золотисто-карих глаз, и слезы, которые она пыталась сдерживать, покатились по щекам.

— Оно было такое красивое, — плача, бормотала Джоселин, — такое красивое.

Слезы лились у нее из глаз, ее тело сотрясалось от рыданий, которые она была не в силах остановить. Она оплакивала аккуратную мансарду над пивной — там у них впервые появилась жаровня. Она оплакивала боль, которую пришлось вытерпеть Броуни, детей, лишенных крова, но горше всего она оплакивала себя. Горькую пустую жизнь, ждавшую ее впереди.

— Все в порядке, дорогая, у тебя есть все причины плакать, — услышала она низкий голос виконта и только тут осознала, что он обнимает ее. — А о платье не беспокойся. Я позабочусь, чтобы у тебя появилось новое.

Но плакала она не из-за платья, и они оба понимали это.

Его нежный голос и слова утешения вызвали новые слезы, Джоселин обняла Рейна за шею, цепляясь за него как за бухту в шторм.

— Спокойнее, дорогая. Не переживай. Все образуется.

Образуется, Рейн знает, что говорит. Он позаботится об этом. Эта бедная милая девушка тронула его больше, чем кто-либо за последние годы. Он поможет ей. Он не позволит ей бороться за жизнь на улице.

— Кстати, почему бы тебе не рассказать мне, за что ты меня ненавидишь?

— Скажи мне, — Рейн тронул ее за подбородок. У них за спиной на фоне первых рассветных лучей дым и пламя казались еще страшнее.

Джоселин кивнула.

— Скажу.

Теперь Рейн увидел в этих устремленных на него ясных голубых глазах нечто новое — искреннее и даже успокоенное. На сей раз он надеялся услышать правду.

Но сначала нужно было позаботиться о лишившихся крова плачущих, замерзших и голодных детях.

Пока шла борьба с огнем, Джоселин помогала приходским нянечкам управляться с их сорока подопечными. Рейн же отправился вместе с одним из официальных представителей прихода улаживать вопрос о пристанище для детей. Когда удалось договориться о том, что малышей временно поселят в работном доме в Белл Ярде, Рейн принялся искать транспорт, нанимая все свободные коляски и фургоны, какие только мог остановить, потом он носился из одной гостиницы в другую, собирая еду и одеяла.

— Сам Господь послал вас сюда, ваша милость, — сказал, пожимая Рейну руку, глава сиротского приюта Эзра Перкинс — низенький человечек с узким лицом. Он тряс руку виконта так долго, что тому пришлось ее вызволять. — Не представляю, что бы мы без вас делали.

— Когда будете готовы, я помогу вам и вашему персоналу переехать. Мы найдем где-нибудь более подходящее помещение.

— Спасибо, ваша милость. Вы не представляете, как мы вам благодарны.

— Рад, что мог быть полезен.

Рейн также согласился внести необходимые пожертвования на покупку одеял, одежды, кроваток и еды, чтобы приют мог начать работу заново.

Виконт улыбался про себя. Чумазый, потный, в рваной одежде, покрытый сажей, он чувствовал себя более нужным, более живым, чем когда-либо за три последних года.

— Если вам понадобится что-то еще, сообщите моему поверенному. А теперь, если вы позволите, мистер Перкинс…

— Да, да, конечно.

Управившись с насущными заботами, составив планы будущей помощи больнице для сирот, Рейн принялся помогать Джоселин и Такеру грузить завернутых в одеяла детей на нанятые повозки и отправлять их во временное пристанище. Взошло солнце, но день выдался холодный, с севера подул ледяной ветер.

— Почему бы тебе не завернуться в одно из этих одеял? — предложил Рейн Джо. Девушка выглядела еще более оборванной и грязной, чем он.

— Я слишком устала, чтобы мерзнуть.

У нее на шее повис босоногий мальчонка по имени Стиви, которого она усаживала в реквизированный хлебный фургон, уже заполненный завернутыми в одеяла детьми.

— Я не хочу уезжать, — заявил малыш, по щекам у него текли слезы.

— Я знаю, что трудно уезжать из дома, Стиви, но и все остальные дети тоже едут с тобой.