– Всем елдец! – смеялся солдат.

Автомат в его руках ходил ходуном.

– Эй, привет, друг! – Солдат заметил Горбача и помахал рукой. – Тебе тоже елдец!

– Нет, спасибо, – пробормотал Горбач.

Он сделал полшага вперед, чтобы прикрыть девочку от автоматчика.

– Чего говоришь? – радостно спросил боец.

Горбач вгляделся и узнал в стрелке большеглазого детину из патруля.

– Я тебя знаю, патрульный! – крикнул Горбач. – Ты меня вчера из самоволки привел! Спускайся! Нагоним обозы! Пойдем, не дури!

– Я туда больше никогда не спущусь, там елдец, – сказал боец и засмеялся.

Он снова дал очередь в воздух и заухал, как сова.

– Брось, патрульный! Внизу спокойно! Скинь мне автомат и спускайся, пойдем вместе! – крикнул Горбач.

– Они везде, – сказал боец. – Ты не видишь, а я вижу. Они везде, друг! Везде! Я говорю, везде!

– Посмотри сам, тут никого! Спускайся, брат! Посмотри сам! Никого тут нет, где они? Нет их! Спускайся!

– Прямо за тобой стоит, – негромко, но отчетливо сказал боец.

Он неловко упер ствол автомата в кадык и выстрелил одиночным. Кровь брызнула темным фонтанчиком. Патрульный повалился на дно кабины. Девочка взвизгнула. Горбач тоже.

Он похолодел и медленно развернулся, здоровой рукой снова оттеснив девочку за спину.

В нескольких метрах стоял человек в плаще и капюшоне, обшитом брезентом. Город тлел, улицы затягивало туманом. Луна подсвечивала сгорбленный силуэт человека сквозь дымку. Горбач похолодел. Серое лицо человека не выражало никаких эмоций. Только уголки губ слегка подергивались, словно он хотел улыбнуться.

– Пожалуйста, – сказал мужчина и протянул руки.

По каменному лицу с подергивающимся подобием улыбки пробежала рябь.

Горбач узнал его.

Из княжеского кабинета они переместились в зал Малого совета.

На стене висела большая карта Территории. Рядом лежали цветные маркеры и магниты. Карта висела здесь не просто для красоты – над ней явно работали лучшие картографы клана. Аккуратной рукой неизвестный Синклеру эксперт разметил владения великих кланов. Белым пунктиром обвел известные зоны и стабильные границы Стазиса. Маршруты кочевников нарисовал длинными стрелками. Были упомянуты даже несколько субкланов, набиравших силу где-то за Владимиром.

На территории волгоградских Распутников кто-то нарисовал грустный смайлик и размашисто подписал «пидары». Более осмысленно выглядел висевший тут же красный магнитик. В легенде карты красный код значил «в состоянии войны».

Князь Хлеборобов мог казаться жестоким, иногда нелепым и даже глуповатым, но его точно нельзя было обвинить в геополитической легкомысленности. Синклер встречал князей великих кланов, которые не знали, что у них под носом и в какой стороне вообще запад или восток. Они просто собирали полки варваров, вооруженных арматурой и старыми базуками. И воевали, куда бог положит. Все без исключения князья такого рода быстро оказывались на виселице.

Длинный, грубо сколоченный стол заседаний стоял в центре.

В зал вбежали два клановых стюарда. Они быстро расставили стулья, пепельницы и бокалы. Еще один стюард ловко раскидал по столу бутылки с самодельным виски, брагой и чистой водой. Четвертый внес поднос с канапе из бурого хлеба с диким огурцом и медвежьим мясом. Синклер заметил, что стюарды Хлеборобов одеты не в жилеты, а в бархатные куртки с манжетами, и покачал головой.

– Зачем их так. Нарядил? – спросил Синклер у князя.

Тот, кряхтя, пытался забраться на слишком высокий стул во главе стола.

– Чтобы ты спросил, – ответил он хмуро. – Для внушительности.

– Как клоуны.

– Отстань, – сказал князь. – Тебя забыл спросить, во что мне моих людей наряжать.

– Мне все равно, – сказал Синклер и пожал плечами. – Кого ждем?

– Коршуна. И воеводу. И мастера экономики нашего, пана Корчу. Ты же говоришь, что дело важное, даже сам прибежал. Мне нужно советоваться.

– Зачем. Советоваться? – спросил Синклер. – Надо слать людей. Галок почтовых. Телеграф. Уходить из Красноармейска. Времени мало. Я же говорил.

– Мало не много. Канапешечку скушаешь? – спросил князь.

– Завтра тебя эмиссары. Будут кушать, – сказал Синклер.

– Эмиссары не едят людей.

– Они делают хуже.

– Слушай, Синклер, я этой твари повидал не меньше твоего, – сказал князь. – Не надо меня учить.

– Меньше, – сказал Синклер.

– Может быть, немного меньше, – сказал князь. – Но немало. Думаешь, это просто – держать столицу клана рядом с Москвой? Я бы мог переместить ее восточнее. Но это знак силы. Когда ты живешь у границы, ты вынужден быть сильным. И все мои враги это понимают. Кроме того, мои бойцы блюдут себя по строгой военной дисциплине все время, потому что иначе тут выжить невозможно. Ты слышал про зоны комфорта? Чтобы быть в тонусе, надо постоянно вырывать себя из зоны комфорта. Потому клан Петухов сгинул, когда ушел на спокойный Кавказ. История Территории может предложить тебе множество таких примеров. Так что я не понимаю, какого дьявола ты строишь тут из себя эксперта и пытаешься меня учить. Я сам тут все построил. Сам себе все подчинил. Без твоей помощи.

– Почти без нее.

– Но тем не менее, – сказал князь.

– Жить на границе врага. Хорошо. Твоя правда. Но сейчас. Это граница тайфуна, – сказал Синклер.

– И что же изменилось? – спросил князь и зевнул.

– Изменилось многое. Я видел. Московские улицы. Куклы стоят. Как в детском магазине. Из фильма. Тысячи. Терракотовая армия, – сказал Синклер.

Он аккуратно присел на стул, на который указал ему князь. Стул был жесткий и неудобный. Для своих вассалов князь оставил стулья с мягкой обивкой, а гостю выделил черт знает что.

«Указывает на мой статус. Ох, князь, умный ты, умный, а дурак, тщеславный и обидчивый. Как же мне тебя убедить?» – подумал Синклер.

– Можно подумать, раньше в Москве никогда не было эмиссаров, а сейчас неожиданно объявились, – сказал князь.

– Всегда были, – кивнул Синклер. – Но не колонны. Не шеренги. Не так много. Не так неподвижно. Они все. Смотрят на восток. И поют. Тебе не докладывали? Я удивлен. Коршун зря ест. Свой хлеб.

– Докладывались, конечно, за кого ты меня держишь? Но они и раньше пели. Они любят петь, чертовы куклы, – сказал князь.

– Теперь песня изменилась.

– С чего ты взял, Синклер? Кто вообще разберет их песни?

– Я разберу. Раньше была песня. Весеннего дня. Теперь песня. Грядущего Покоя.