Вскоре Сафар почти нагнал всадника, окликнул его и велел остановиться, но всадник продолжал мчаться вперед. Тут Сафар увидел, что всадник пытается сбросить человека, лежащего поперек лошади, намереваясь избавиться от груза и скрыться налегке. Этого нельзя было допустить. Сафар несколько раз выстрелил ему вслед. Один из выстрелов достиг цели. Всадник качнулся и повис на стременах. Лошадь под двумя безвольными телами еще какое-то время испуганно бежала, но, как только Сафар догнал ее и схватил за узду, остановилась.

Привязанная поперек лошади ничком, с заткнутым кляпом ртом и распущенными волосами, лежала Елена. Сафар осторожно снял ее; девушка была без сознания. Надетая на нее мужская рубаха у груди вся была испачкана свежей кровью. Где-то под рубахой сочилась рана. Сафар приложил ухо к груди Елены. Сердце медленно, слабо, но билось. «Жива!» – обрадовался он.

Резким движением руки Сафар разорвал на Елене рубаху. Перед ним обнажилась девичья грудь и страшная рана от ножа в области сердца, похожая на открытый кровавый глаз, из которого живой струйкой текли кровавые слезы.

«Если я ее вовремя не довезу до врача – конец!» – в ужасе подумал Сафар и возвел руки к небесам с мольбой о помощи.

В этот момент он увидел, как в воздухе над Еленой простерлась чья-то рука. От пальцев до локтя из «ничего» высунулась живая, сильно загорелая, явно мужская, вполне ощутимая рука. Пальцы приблизились к ране Елены, защемили разрез, из которого била кровь. Потом ладонь с растопыренными пальцами сделала над раной несколько круговых пассов, кровь остановилась, и рука, растворившись в воздухе, исчезла. «Почудилось!» – подумал Сафар, но, посмотрев на рану, усомнился в своем предположении. Рана Елены затянулась, образовав небольшой ярко-розовый шрам, покрытый сукровицей.

Сафар кинулся на колени и принялся вновь усиленно молиться. Он посчитал, что Бог откликнулся на его призыв и сотворил чудо.

Вскоре Елена пришла в сознание. Глаза ее ожили, раскрылись, но потускнели. Они больше не светились радостными голубыми лучиками. Из них тонкими кривыми струйками стекали по вискам слезы. Ей было больно и стыдно. Больно от раны, которая обжигала огнем все ее нутро; а стыдно, – нет, не перед мужем, что план ее провалился и придется объяснять свою выдумку, – ей было стыдно перед Сафаром. Молодой, красивый джигит, увидел ее обнаженную грудь, которую Елена не собиралась никому показывать. Она пошевелилась, хотела запахнуть рубаху, но не могла поднять руку. Не было сил.

– Пить! – прошептала она.

Плечи девушки сотрясались от беззвучных рыданий. На Сафара смотрели два светлых, полных отчаяния глаза, обведенных темными кругами муки и горя, из которых ручьем катились неудержимые слезы.

Сафар пошарил в своем бауле. Как назло, вода кончилась. Осталась только бутыль красного домашнего вина, подаренная ему в одном из аулов, которую он возил с собой со вчерашнего вечера. Он извлек заветный пузырек, оплетенный лозой, откупорил его и уже было поднес ко рту Елены, как вдруг рука его застыла. Глаза молодых людей встретились – голубые глаза и черные. Одни, заплаканные, другие, сочувствующие, – застыли в немом вопросе. Елена ничего не могла сказать, потому что не было сил, Сафар – потому что не было слов.

Но вот Елена, словно пробудившись ото сна, отпила глоток вина и, глухо пробормотав «спасибо», вновь потеряла сознание. Вероятно, она хотела еще что-то сказать, пыталась приподнять голову, но от большой потери крови силы опять покинули ее. Она забылась.

Однако вино вдохнуло в нее силы: щеки порозовели, слезы мгновенно высохли, а на губах появилось подобие улыбки. Сафар отметил эти изменения и с гордостью отнес их насчет своих стараний.

В это время подоспела помощь – несколько джигитов из отряда Сафара. Они со всеми предосторожностями уложили раненую на телегу и, вместе с затерявшейся было в оливковой роще лошадью, доставили домой. О случившемся срочно доложили генералу Блаватскому. Тот велел вызвать к жене всех лучших врачей, имеющихся в городе, и усилить охрану.

Врачи разводили руками и говорили только, что рана необычно быстро затянулась. Нож, которым была ранена Елена, не задел сердца, поэтому, если не будет серьезных осложнений, она должна поправиться. Главное, соблюдать полный покой, пить отвар из крапивы и не донимать ее расспросами, чтобы не волновать.

Действительно, через три недели Елена, казалось, совершенно поправилась. Она повеселела и теперь почти весь день проводила в саду своего великолепного семейного дворца, сидя в большом кресле, вынесенным на улицу специально для нее. Там она обычно читала или писала письма. Писем приходилось писать много, так как бабушка пересылала всю корреспонденцию, приходящую к ней на имя Елены, по ее новому адресу.

Муж окружил жену «армией» врачей и слуг, стараясь выполнять любой ее каприз. Он выписывал десятки книг и журналов, которые она просила, познакомил ее с приехавшей недавно в Ереван графиней Киселевой. Графиня была большой поклонницей культуры и философии древнего Востока и заядлой путешественницей. Об этом в Ереване знали все, даже те, кто не знал графиню лично. Она приехала в Ереван в гости к своим высокопоставленным родственникам. Генерал Блаватский, зная о любви жены к философии Востока, посчитал, что Елене может быть интересно это знакомство. Хоть ненадолго ей будет с кем поговорить в далеком, глухом краю на интересующие ее темы.

Слугам было приказано выполнять все, что барыня не пожелает, даже самое невероятное. Они суетились, «кудахтая» над своей барыней, как наседки над единственным цыпленком. Только Сафара давно не было видно.

– Где Сафар? – спросила однажды Елена у Анфисы.

– Вы желаете его видеть или прокатиться на лошадях, барыня?

– Прокатиться.

– Барин запретил. Он сказал, что теперь на лошадях вам можно ездить только с его разрешения.

Елену перекоробило. Как это «с разрешения»? Значит, ей опять чего-то «нельзя» и она «должна» спрашивать у своего «хозяина» разрешения?

Ее взорвало, но пар выпустить было некуда, поэтому Елена в пылу негодования только и смогла сказать:

– А поговорить с Сафаром можно? Он ведь меня должен охранять, если не ошибаюсь?

– Сейчас пошлю за ним, барыня. Не гневайтесь. Барин приказал, что если Сафар вам понадобится, то немедленно за ним послать. Так что я мигом за ним сбегаю, – уверила ее Анфиса и побежала выполнять приказание.

Вскоре у ворот дома появился Сафар. Он соскочил с коня, прошел в сад и произвел свой магический приветственный жест: наклонился вперед, как бы поднимая с земли горсть песка, посыпал им перед собой и прижал руку к груди. Елена встала и в знак уважения ответила тем же.

– Я вызвала тебя, Сафар, чтобы отблагодарить, – сказала она.

– Не стоит, госпожа, я ваш слуга и сделал все, что должен.

– Спасибо, Сафар. Ко всем твоим необыкновенным доблестям, ты еще и скромен. Я виновата перед тобой. Пыталась обмануть твою бдительность и ускакать без охраны. Прости.