Он заржал и хлопнул Сергея по плечу.

– Я и не врубаюсь, что за ху…, в смысле, кто там по чердаку скребется. Сначала подумал, что кошка, – делился он своей логической цепочкой. – Но потом смотрю, че-то не похоже на кошку. Шумно больно. А кошки-то, они ж наоборот как бы… Бесшумные. Ну, я и решил, что ворье какое. Или бомж. Напугать-то не хотел. Ты уж извини.

– Да ерунда, – пожал плечами Сергей.

– О, молодец. Надо проще к делу подходить. Ну, пойдем мамку будить.

Они вошли в избу. Помещение по-прежнему оглушал материн храп.

– Люб! – позвал новый отчим. – Любка!

– Храу-у-у-у-у-хр-р-р-ры-ы-ы-ы, – был ответ.

– Любка, мать твою, приехал твой!

– Хиу-у-у-у-у-ур-р-р-р-р!

Мужик повернулся к Сергею, прикрыв глаза и выставив ладонь вперед – мол, не боись, ща все будет.

Он поднялся по лесенке, прислоненной к печи, на две ступеньки, осторожно приподнял драный плед, под которым спала мать, быстро обхватил одну из щиколоток рукой, второй рукой стал чесать ей ступню. Нога задрыгалась, послышался несильный визг, после чего над печкой, пытаясь высвободить ногу, показалась сама Любка, тряся нечёсаной бесформенной копной блеклых волос.

– Ай, паразит, выродок окаянный, отдай ногу!

Пытка продолжалась.

– Да проснулась я уже, прекрати!

Мужик вошел во вкус.

– Ах ты сука!

Любка свободной ногой треснула ему в рожу, он откинулся назад, отпустив, наконец, ее ступню, и грохнулся с лесенки.

Ворчливо матерясь, она стала спускаться с лесенки. «Отчим», который уже успел вскочить на ноги, смачно шлепнул ее по заднице. Она не отреагировала.

Сергей смотрел на это молча, тая неприязнь в себе, никак не показывая, зная свое место, осознавая свою никчемность, которую мать внушила ему с рождения.

Она сунула ноги в драные шлепки, один из которых был зашит бечёвкой. Прошлёпала мимо Сергея, не взглянув, села за стол, взяла сигарету из пачки, и, чиркнув старинным огнивом, прикурила, щурясь на дым.

– Ну что, мы, наконец, получили явление Христа народу? – все-таки удостоила она его приветствием.

В детстве у него были какие-то совершенно иные ассоциации с этой фразой. Но в Москве он сходил на экскурсию в Третьяковскую галерею, где подробно рассказывали о картине. И теперь эта фраза звучала не так обидно. Даже совсем не обидно. А скорее как-то нелепо. Вряд ли его мать видела хотя бы репродукцию той картины.

Мужик уселся на второй табурет. Сергей остался стоять, так как сесть было некуда. Он прислонился к бывшей когда-то белой печке.

Мать тут же протянула вперед руку с сигаретой.

– Ну, куда ты прислоняешься, идиот несчастный?! Щас же весь рукав белый будет. Совсем отвык в городе?

Сергей поспешно отошел от печки и отряхнул рукав, который действительно немного испачкался в мелу.

– Представляешь, по чердаку шарился, – то ли наябедничал, то ли просто поделился мужик с Любкой.

– Это зачем еще? – она как-то испуганно посмотрела на сына.

– Хотел посмотреть, в порядке ли гроб. Вы же еще спали, – попытался объясниться Сергей.

– Какой гроб? – мать еще сильнее испугалась.

Сергей сглотнул.

– А, ну да. Еще не проснулась, – мать тоскливо вздохнула. – Да, вот так. Живет человек, и нету.

– Все там будем, – подхватил новый «отчим».

«Ты в первую очередь», – Сергей мрачно посмотрел на него исподлобья.

– А ты его достал? – спросила мать.

– Н-нет. Не успел, – Сергей начал общипывать заусенцы у себя на пальцах.

– Ну, так достань. Надо отнести его. А то вон мечутся, ищут. Конечно, послать бы их, по-хорошему, надо. Тамарка-то сквалыгой той еще была. Я, надысь, у нее полтинник просила, так не дала. Но да ладно. Мертвых что уж попрекать. Зла не держу я.

По ее поджатым губам было видно, что держит.

– Хорошо, – послушно отозвался Сергей, как будто ему снова было десять, и сделал шаг к двери, потом обернулся.

Ему не жалко было денег на гроб для матери, но очень не хотелось задавать этот вопрос.

– А ты… – начал он, надеясь, что мать догадается, о чем он.

Мать скучающе на него посмотрела.

– То есть, гроб я сейчас отнесу, потом как…

Мать вскипела мгновенно:

– Да что ты елозишь, как по мокрому? Чего хочешь сказать – говори.

– Нет, ничего.

Он вышел во двор, обошел дом и собрался уже забраться по лестнице, как позади послышались торопливые шаги «отчима».

Он лучисто улыбнулся Сергею, показывая гнилые зубы.

– Ты это, Сереж, говорят, ведь юристом, да?

Сергей кивнул, вспоминая, сколько у него денег с собой.

– Не одолжишь? Помянуть надо, а у меня голяк полный.

Сергей быстро достал из внутреннего кармана почти высохшей куртки кожаный кошелек (подарок Юлии Яковлевны), вынул тысячерублевую купюру и отдал её своему тезке.

Глаза того загорелись удивлением и восторгом.

– Не, ну столько-то зачем. И пары сотен бы хватило, – сказал он, торопливо убирая тысячу в карман брюк.

Уже через несколько секунд шаги его зашуршали с другой стороны забора.

С гробом Сергею пришлось повозиться. Он был тяжелым и так долго стоял на одном месте, что почти прирос к полу. Сергей вспомнил, как в детстве играл, будто умер и ложился в гроб, закрывая крышку. Он мог лежать так часами, иногда даже засыпал. В гробу было очень уютно. Порой он представлял, что лежит в обнимку с мамой – спокойной, доброй, не пьяной. Правда, он не помнил, была ли она когда-нибудь такой.

Он нашел веревку, обвязал гроб поперек и вдоль, как торт. Второй конец веревки перекинул через центральную балку, выходившую наружу. Подергал – крепко. Да, однажды такое «крепко» его уже подвело. Он осторожно вытолкнул гроб из окна, твердо держа второй конец веревки, но не рассчитал, веревка выскользнула у него из рук, и тяжеленный ящик грохнулся оземь, уткнувшись острым концом в землю, успев перед падением чиркнуть по лестнице и повалить ее.

Сергей посмотрел на творение своих рук. Гроб с тянущейся от него веревкой, как поверженный воздушный змей, и лестница лежали на земле.

Как спрыгнуть с десятиметровой лестницы и не разбиться?

Он тихо выругался про себя. В доме послышалось шебуршание.

Господи, сейчас придет мать и увидит, что он уронил гроб!

Не раздумывая, он прыгнул. Опавшие золотые листья и клубок сорняков смягчили падение, но все равно было довольно больно. Он вскочил и положил гроб так, как будто только что аккуратно спустил его на веревке. В этот момент из-за угла появилась мать.