Альберт провел ладонью по лицу и признался:

— Он меня пугает, знаешь ли. Такое ощущение, что сейчас начнет кишки вытягивать — а я ничего не смогу сделать.

Эрик криво усмехнулся. Артефакторам положено трепетать перед инквизицией. И даже наследники Белого Змея при всей их силе и могуществе не сумеют избежать этой нервной дрожи.

— Надоела мне эта муть, — произнес Эрик. — Так умело не сказать ни «да», ни «нет»…

Альберт вдруг улыбнулся и хлопнул брата по плечу.

— Нам надо отдохнуть, — сказал он. — Я предвидел, что приятного тут будет мало, поэтому привез от Мадлен одну ловкую девицу. Уже раздета, ждет с нетерпением, и уж она-то всегда скажет «да». Пусть с лекийским акцентом, зато от всей души и не один раз.

Брюн решила, что надо подождать, пока в доме станет тихо — и только затем отправляться к министру. Эрик не возвращался, и Брюн искренне надеялась, что он вновь отправился в лабораторию, и она успеет уйти до его появления.

Министр Тобби выглядел, мягко говоря, странно. То злая, почти жестокая шутка — то искреннее сочувствие и понимание. Должно быть, ему на самом деле все равно, думала Брюн, сидя в кресле у окна, вот он и ведет себя так. Но он мог спасти ее, и она не собиралась отказываться от надежды.

Скомканную постель уже заправили. Брюн смотрела на темное покрывало, расшитое золотыми цветами, но видела себя и Альберта — видение было настолько реальным, что ей хотелось ущипнуть себя за руку, чтоб убедиться: этого нет на самом деле, это прошло, в этом нет ее вины. Альберт просто взял Брюн, подчинил своей воле и получал удовольствие.

Хуже всего было то, что ей тоже было хорошо. Душа орала от боли и ужаса, не имея возможности ни сопротивляться, ни сбежать, ни спастись — а вот тело сгорало от желания в объятиях опытного любовника и хотело лишь одного: чтоб это не кончалось, чтоб чужие пальцы и губы ласкали самые потаенные уголки ее тела, чтоб…

Брюн ударила себя по щеке. Альберт был прав, она действительно шлюха. И с учетом того, что она знает правду о младшем Эверхарте, ей лучше сбежать отсюда подальше.

Откуда-то издали донесся женский смех, и Брюн почему-то поежилась. Пожалуй, медлить не стоило. Она понятия не имела, где находится гостевая спальня, и была почти уверена в том, что заблудится — но сидеть и ждать было нельзя.

Брюн знала, что ничего хорошего не дождется.

Дом погрузился в сонный полумрак: еще не ночь, но уже время, которое традиционно отводили исключительно для себя, а не посторонних. Никто не заметил, как Брюн вышла из комнаты и бесшумно спустилась на второй этаж — она уже разобралась, как добраться от комнаты Эрика до столовой и большой библиотеки, но сейчас, когда почти все лампы были погашены, дом стал совершенно незнакомым и пугающим. Брюн шла по пустым гулким залам и почти слышала шепот из темных углов: «Ты чужая, ты пленница, ты здесь чужая, чужая, чужая». Собственное отражение в одном из зеркал заставило ее вздрогнуть от ужаса — зеркальная Брюн казалась русалкой, безжизненно висящей в темной зелени вод.

Потом она свернула не туда: по прикидкам Брюн, она должна была выйти в зал с батальными полотнами — наверняка в тех битвах принимали участие какие-то предки Эрика — но коридор предательски вывел ее в маленький зал с камином.

Брюн шагнула было вперед, но, увидев, что происходит, немедленно отпрянула в тень и зажала рот ладонями, чтоб не выдать себя случайным вздохом. Потом она тихо-тихо, на цыпочках, двинулась обратно, молясь всем святым, чтоб ее не заметили. Нужная дверь, которая действительно открыла Брюн зал с картинами, просто спряталась в тени — проскользнув за нее, Брюн привалилась к стене и несколько мгновений стояла, выравнивая дыхание.

Картинка так и прыгала перед глазами. Не желала уходить.

Перед камином двое мужчин и женщина любили друг друга. Брюн узнала татуировку на груди Альберта, лицо Эрика, запрокинутое к потолку, показалось ей слепым, блондинка закатывала глаза в наплывах непритворной страсти и что-то хрипло шептала по-лекийски — Брюн не разобрала слов. А потом она моргнула, и картинка поменялась: мужчины исчезли, и теперь женщину оплетали тугие змеиные кольца, грозя вот-вот раздавить. Одна из змей, с желтыми глазами, уже вонзала зубы в беззащитно подставленную белую шею жертвы.

Брюн помотала головой, и видение исчезло. Сумев взять себя в руки, она пошла дальше и вскоре оказалась в тускло освещенном коридоре. Одна из дверей была приоткрыта, и слуга, который несколько дней назад, принес в комнату Эрика вещи Брюн, вышел в коридор с пустым подносом.

— Слушаюсь, господин министр, — услышала Брюн и отступила за тяжелую складку шторы, надеясь, что слуга пойдет в другую сторону.

Лишь бы ее не заметили! Хотя даже если и заметят — ну и что с того? Хозяева дома все равно заняты более интересными делами.

Брюн невольно поежилась. Слуга прикрыл дверь и быстрым бесшумным шагом двинулся по коридору именно туда, где стояла Брюн. Кажется, она перестала дышать, а сердце распрыгалось так, что, казалось, его стук разносится по всему дому. Но слуга не заметил ее, толкнул одну из дверей, и Брюн увидела лестницу.

Вскоре стало тихо.

Брюн подождала еще немного, а затем медленно пошла к гостевой спальне. Дверь была закрыта не до конца, и, заглянув в щель, Брюн увидела, как по комнате движется тень — черная, страшная, от которой так и веяло зимним ветром. Брюн почувствовала противную мелкую дрожь — тело так и кричало о том, что она еще может уйти.

— У вас интересные духи, госпожа Шульц, — услышала Брюн, и у нее подкосились ноги. — Заходите.

Она не запомнила, как толкнула дверь и сделала шаг.

В комнате царил полумрак. Министр стоял возле зеркала, расстегивал булавку в галстуке, и теперь, когда ушла необходимость следить за собой, его лицо обрело тяжелое, мертвое выражение. Это не была тоска или скорбь: Брюн подумала, что это чувство намного глубже любой тоски и скорби.

Оно лежало за пределами жизни.

— Хватит там топтаться, — сухо сказал министр. Булавка негромко звякнула, ложась на подзеркальник. — Заходите уже.

Брюн подчинилась, закрыла за собой дверь, надеясь, что Альберт, который так жадно смотрел на нее во время ужина, не пойдет ее искать, чтоб продолжить мучения своей жертвы, насытившись той блондинкой. Шелковая лента галстука выскользнула из воротника, и Брюн вдруг подумала, что ее сегодня могут задушить этой самой лентой: уж очень ловко она легла в руки Тобби.

— Что вам нужно? — устало спросил он. Брюн сделала еще несколько осторожных шагов и опустилась на колени.

— Заберите меня отсюда, умоляю вас, — прошептала она. — Спасите меня.

Тобби равнодушно усмехнулся и, не глядя в сторону Брюн, принялся расстегивать жилет. Золотые пуговицы бойко выскальзывали из прорезей, и Брюн вдруг стало тяжело дышать.

— Я сделаю все, что вы захотите, — проговорила она, понимая, что сейчас расплачется и никак не сможет остановить своих слез. — Спасите меня, господин министр. Вы не представляете, что они со мной делают…