– Может, и к лучшему. Только вот…

– Что?

Милка вздохнула, словно решаясь на что-то, и уверенно сообщила:

– Я кое-что заметила.

– Говори.

– У Макса шрам был на шее. Я еще, помню, спросила у него: бандитская пуля? А он мне: нет, ножом порезали. Шрам длинный, заметный, от мочки уха до плеча.

– Ну и? – не поняла я. – При чем тут шрам?

– Его не было, – тихо произнесла Милка. – Сегодня. Я посмотрела с обеих сторон – у мужчины на диване шрама не было.

Я нажала на тормоз. Шины противно завизжали, нас дернуло вперед, потом назад. Резко свернув на обочину, я рявкнула:

– И ты молчала? Получается, Рамов жив?

– Я не знаю!

– Как это: не знаешь? Ты своего бывшего в лицо не помнишь или что?

– В том-то и дело, что лицо его!

– Как его? – озадачилась я. Милка со слезами на глазах повторила:

– Это он был, точно он. Лицо его, и руки, и рост, и волосы. Мужчина – копия Максима, только шрама нет. Я не знаю, что думать, Лара!

– Может, просто похож?

– Нет! Говорю же – не бывает такого сходства. Это он. Максим.

– И одновременно не Максим, да?

Я приложила руку ко лбу, чувствуя, как голова идет кругом.

– Может, у него есть брат? И это он умер?

– Нет. Макс один в семье, – упрямо возразила Милка. – Я у него дома была, видела и альбомы семейные, и сам он всегда говорил, что хотел бы иметь брата.

– Может, врал? Про Стрелецкого он тебе тоже ничего не рассказывал, – я хлопнула ладонью по рулю, – ладно, поехали.

– Куда?

– К Стрелецкому, – сцепив зубы, сказала я. – Послушаем, что за сказку он нам расскажет.

Выходило, что без моей бывшей любви у меня опять ничего не складывалось.

Офис Стрелецкого располагался недалеко от гостиницы, в которую мы заселились, поэтому сначала мы заехали туда – пообедали в ресторане и переоделись. Всю дорогу Милка нервничала, напряженно вспоминая рассказы Рамова о его детстве и родственниках, и под конец уверенно заявила:

– Не было у него братьев. Макс говорил, что рос один, с матерью. Она на заводе работала, у Тагалова, кстати, а он с малых лет подрабатывать начал, чтоб им полегче было. Никакого брата в его рассказах никогда не фигурировало. И других родственников тоже.

– Это ничего не значит, – возразила я. Мы с Милкой шли по асфальтированной дорожке к офису Стрелецкого – белоснежному зданию с панорамными стеклами и широкой лестницей. – Может, он тебе и о своем детстве врал?

Милка накуксилась, но промолчала.

– Давай рассуждать логически, – предложила я. – У трупа в доме была внешность Рамова, но шрама не было. Таких совпадений не бывает, значит, либо Максим перед смертью избавился от некрасивого дефекта, либо на диване погиб не он.

– А кто? – вытаращила глаза Милка.

– Брат, – пожала я плечами. – Дядя, племянник или любой другой похожий на него человек.

– Не бывает таких копий, – прошипела Милка.

– Значит, пластическая операция, – легко согласилась я. – Если бы ты хотела подстроить собственную смерть, то вполне могла оплатить дорогостоящую операцию какому-нибудь человеку со схожим ростом и весом. И все – будущий труп в кармане.

– Да кто же согласится на такое? – усомнилась Милка.

– Ну, необязательно ведь говорить человеку, что его убьют. Я бы сделала так: предложила какой-нибудь девушке сделать пластику, чтобы стать моей копией, и объяснила бы это тем, что хочу провести мужа или любовника. Ну, или придумала бы что-нибудь. А потом просто – раз! – и снотворное в виски.

– Звучит как идея для фантастического фильма.

– Согласна. Но ведь шрама не было, так?

– Так, – уныло согласилась сестрица, и заметила:

– Зря мы идем к Стасу вдвоем. Он не захочет с тобой разговаривать.

– Брось. Пять лет прошло.

– Я же рассказывала тебе ту историю…

– Да, про ценного сотрудника с таким же именем, как у меня. Наверняка все было не так, просто народ любит преувеличивать.

Как оказалось, народ по поводу любви Стаса ко мне не преувеличивал, а наоборот, преуменьшал степень его ненависти. Едва мы с Милкой зашли в просторный холл, как милая девушка на ресепшене потребовала назвать наши фамилии.

– Серова и Лапова, – ответила Милка за нас обеих.

Девушка с бейджиком «Татьяна» кивнула и сняла трубку телефона. Деловито уточнила цель прибытия, затем затрещала что-то человеку на том конце провода, и мгновенно поменялась в лице. Отставив телефон в сторону, Татьяна виновато улыбнулась:

– Серова может пройти. Лаповой в приеме отказано.

– Как неожиданно, – ухмыльнулась я, и, пользуясь тем, что девушка явно не поняла, кто из  нас Лапова, а кто – Серова, сказала Милке: – Подожди меня здесь.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – поинтересовалась сестрица.

– Нет. Но чего только не сделаешь для достижения цели, – ответила я и бодро направилась к лифту.

На третьем этаже меня встретила секретарь – солидная крупная женщина в строгих очках, которая любезно проводила до самой двери. Толкнув тяжелую створку, я оказалась в просторном кабинете – девственно-белые стены, минимум мебели, черный массивный стол из стекла и пара кресел. Стрелецкий сидел во главе стола, сосредоточенно уставившись в огромный монитор перед собой. При моем появлении он даже не поднял головы, только с явной неприязнью отметил:

– Не сомневался, что ты найдешь способ пробраться сюда.

– И тебе привет, – улыбнулась я, проходя и садясь в кожаное кресло. Моя задница мгновенно провалилась вниз, а колени оказались задранными кверху. Худшего предмета мебели и не придумаешь. Испытывая дискомфорт, я заерзала, пытаясь найти удобное положение, и совершенно по-дурацки спросила:

– Как дела?

Вместо ответа Стас выгнул правую бровь, смерив меня уничижительным взглядом, и откинулся на спинку своего стула.

– Ты за этим сюда пришла? Узнать, как у меня дела? Прекрасно, спасибо. Что-нибудь еще ляпнешь или перейдем к делу?

Грубо, но справедливо. Я сползла на самый краешек кресла и серьезно произнесла:

– Я хочу знать все о Рамове и той флешке, на которой собран компромат на вашу четверку.

Стас улыбнулся, но как-то зло.

– А ты не меняешься, Лара. Я хочу, мне надо… Сплошные «я». С чего ты взяла, что можешь приходить ко мне и требовать каких-то объяснений?

– Я не требую, а прошу. Милка оказалась в сложной ситуации…

– И ты, конечно, решила помочь сестре. Только вот ты обычно не помогаешь, а все портишь.