с легкими нотками черной смородины. Я помедлила, заколебавшись. То ли попросить воды: все-таки я хотела пить, а не выпить; то ли, наоборот, чего-нибудь совсем крепкого, чтобы упасть под стол и ни о чем не думать, та стопка, что я опрокинула в самом начале этого бесконечного разговора, давно выветрилась.

Муж едва заметно улыбнулся:

– Оно очень легкое, но даже если голова немного затуманится – ничего страшного. На сегодня все серьезные беседы закончены. Пей, я же вижу, что у тебя язык к небу приклеился.

Я не сразу решилась поднести стакан ко рту – мелко затряслись руки, казалось, разолью все прежде, чем сумею отпить хоть глоточек. Винсент накрыл мои ладони своими – как в храме, когда мы разделили вино на двоих. Как давно, кажется, это было. Меньше дня назад.

Согревшись от прикосновения, руки перестали дрожать и я, наконец, смогла сделать глоток. Да, очень легкое и очень свежее, вино утолило жажду почти мгновенно. Я вернула стакан.

– Спасибо.

Попыталась благодарно улыбнуться, но лицо словно свело судорогой, а в следующий миг, неожиданно для меня самой, полились слезы.

Винсент сгреб меня в объятья, устроил у себя на коленях, баюкая.

– Все хорошо. – Он погладил меня по волосам, спине. – Наставник поверил. Он может ворчать сколько угодно, но он поверил в твою искренность и что ты не желаешь мне зла.

Я шмыгнула носом.

– Откуда ты знаешь?

– Я же не просто так просил разрешения снять экран.

– Да, кстати, – спохватилась я. Протянула мужу перстень. – Спасибо.

Он, кивнув, сунул кольцо за обшлаг камзола.

– Надень. – Я вытерла лицо рукавом. Разозлилась на себя: сколько можно рыдать, в конце концов? Ладно в мастерской: едва спасшись от смерти, не грех и слезу пустить. Но сейчас-то чего? – Мало тебе своих проблем, еще и мои сопли.

– Не дури. – Винсент снова привлек меня к себе, и я ткнулась носом в его шею, расслабившись. – Плачь на здоровье.

Я невольно хихикнула, он тоже хмыкнул. Помолчал недолго, легонько покачивая меня в объятьях, и продолжил.

– Конечно, наставник понял, что я буду выбирать слова в зависимости от его реакции и старался себя контролировать, но даже у мертвеца есть отголоски эмоций, а уж у такого, как он… – Муж снова хмыкнул. – Словом, он очень не хотел верить, но все же пришлось. Наставник ушел донельзя озадаченным, немного встревоженным – скорее всего, не мог понять, что делать с новыми знаниями и всем, что из них следует. Но главное – он больше не воспринимает тебя как угрозу, которую нужно срочно устранить.

Словно подтверждая его слова, нахлынула такая волна облегчения, что я едва не разрыдалась снова.

– Не представляешь, как я рад, что все обошлось, – шепнул Винсент, крепче прижимая меня к себе, и я поняла, что это снова не мои эмоции. Это у мужа на миг закружилась голова, когда он позволил себе расслабиться, поняв, что не придется сцепиться с человеком, который его вырастил. Я все же всхлипнула, ощутив, насколько он в самом деле за меня беспокоился – а с виду и не скажешь – и что действительно был готов защищать меня до последнего.

Странно, сейчас-то Винсент вроде уже не сходит с ума от беспокойства, а я все равно чувствую его эмоции. Тихая радость, надежда, немного любопытства – немудрено, рассказала я много чего интересного – капля тревоги. Усталость, такая же тяжелая и вязкая, как моя: нервное напряжение порой выматывает почище физической работы.

Надо будет на свежую голову сказать мужу, что его эмпатия начала работать в обе стороны не только в постели. И что экран, похоже, блокирует только восприятие чужих эмоций, но не передачу своих.

Хотя нет, если так, мне не было бы смысла надевать перстень мужа, чтобы мой страх не мешал думать. Или это в самом деле бессмысленно?

– Не тревожься, – Винсент погладил меня по голове. – Все хорошо.

Он помолчал какое-то время. На миг мне захотелось стать маленькой и спрятаться, ведь это я виновата в том, что так вышло. Не мне захотелось – поняла я в следующее мгновение. Мужу. Уверенному в том, что он меня подставил. В каком-то смысле так и было, но, с другой стороны, кто меня тянул за язык?

– Прости. – Винсент снова погладил меня по голове. – Мне не следовало приглашать его.

– Это ты меня прости. – Надо было бы выпрямиться и заглянуть ему в лицо, но я лишь сильнее прильнула к мужу, вдохнула аромат его кожи. Коснулась губами шеи над воротом, повторила: – Прости. Мне нужно было молчать. Просто молчать, а не распускать язык.

– Притворяться дурой – высокое искусство, которое не каждой дано, – хмыкнул муж. – Мне стоило отправить тебя в спальню до того, как приехал наставник, и не дать вам встретиться.

Я снова поцеловала его, едва удержавшись от того, чтобы не провести языком вдоль шеи, от ключицы к уху. Внизу живота затеплился огонек вожделения, и тут же эхом отозвалось желание мужа – пока едва заметное, как и мое. Надо же, после такого-то денька… Я заставила себя сосредоточиться на другом.

– Твой наставник был прав, когда сказал, что если бы мы не встретились сейчас, это лишь отсрочило бы события, но мало что изменило. Даже если профессор Стерри, занимаясь со студентами, не касается посторонних тем…

– Именно так, – перебил Винсент, легонько поглаживая меня по спине. – И в университете, и даже когда он натаскивал меня, во время занятий не допускалось никаких посторонних разговоров. Поэтому я и не опасался… а следовало бы.

Внутри снова заворочался червячок вины – и снова не моей. Я вздохнула.

– Мы все равно встретились бы в твоей гостиной, скорее рано, чем поздно. С тем же исходом. Твой наставник не может не замечать странности – полтора века службы дознавателем изменят личность кого угодно, это не отключить. А я не могу вовремя остановиться, когда мне подкидывают возможность пораскинуть мозгами.

– Мозгами? – вскинулся Винсент. – Ах, да…

Так, еще одна зарубка в памяти, которую стоило бы сделать полдня назад. Надо бы прислушаться и запомнить, что говорят здесь в таких случаях. Пока пусть будет «поразмыслить».

Да уж, поразмыслила так поразмыслила. Сколько же мы проговорили? И сколько всего мне пришлось вспомнить и рассказать? Профессор, кажется, вытряхнул из моей памяти даже казалось бы давно и напрочь забытое – немудрено, что сейчас черепушка кажется пустым чугунком. Стукни – зазвенит.

– Ты не злишься, – в голосе Винсента промелькнуло удивление. – В самом деле не злишься. Ни на меня, ни на него.

– Я слишком устала, чтобы злиться.

И