— Слушай, ты свою мелкую, часом, не от него родила?

Я бы его точно убила, если бы в этот самый момент моя психосоматика, маскирующаяся под токсикоз, не решила напомнить о себе очередным приступом тошноты.

Всё, что я смогла сделать, это успеть подскочить на ноги и, как была, в одном сапоге, убежать в сторону туалета, зажимая рот ладонью.

Юбка так и продолжала изображать из себя мини.

***

К счастью, на этот раз обошлось без бурных душевных откровений с фаянсовым другом. Немного помедитировала над раковиной, прикидывая возможность утопиться в ней, однако оставлять детей сиротами стало жалко: как-никак девочки были не виноваты, что у их матери от рождения снаряд в голове и филейная часть вечно в огне. Умывшись холодной водой, попутно смыв половину макияжа, я поплелась обратно, хромая на одну ногу из-за отсутствия сапога.

Вся троица обнаружилась в деканате, хорошо ещё, что девочки-диспетчеры уже ушли домой. Верочка с самым невинным видом порхала над бумагами, раскладывая их ровными стопочками по цветным папочкам, зато Орлов разговаривал с Корноуховым, причём настолько по-свойски, что создавалось впечатление, что эти двое знали друг друга как минимум половину своей жизни (на всю жизнь могла претендовать только я). Когда зашла в свой кабинет, Лёшка как раз сказал что-то особенно смешное, вызвав приступ хохота у нашего проректора.

Подавив новый приступ раздражения, я по-тихому проскользнула у них за спинами по направлению к потерянному сапогу. Изображать из себя Золушку местного разлива мне порядком надоело. Поначалу мужчины не обратили особого внимания на моё появление, Лёшка, хоть и поглядывал на меня с беспокойством, но ничего не говорил, продолжая развлекать Константина Олеговича, или как его прозвали в местных кулуарах — Костика. Я уже было обиделась такому невниманию к моей скромной персоне, в конце концов, страдать приходилось по вине обоих — один отправил меня на конференцию, а другой… другой не вовремя подвернулся мне под руку, ногу и остальные части тела. Но потом здравый смысл всё же восторжествовал (за что ему отдельное спасибо), и до меня дошло, что Лёша просто отвлекал проректора, давая мне возможность прийти в себя.

Я уже почти закончила процедуру обувания (молния, как назло, сработала в этот раз идеально), когда Корноухов всё-таки решился отвлечься от своего нового лучшего друга, которому только что с жаром пожал руку:

— Альбина Борисовна, — начал он своим назидательным голосом, в котором мне почудилась приличная доля ехидства, — с вами всё в порядке? Вы очень бледная.

— Так, мелочи, — буркнула я, — отравилась… Но мне уже заметно лучше.

— Да, ваша секретарь сказала, что вы выпили забродивший йогурт.

Пришлось передать мысленный привет Верочке, которая подозрительно притихла в приёмной.

— Как же вы так, — вздохнул Корноухов, скорее с издёвкой, чем с искренним сочувствием. — Надо быть аккуратней, Альбина Борисовна.

— Хорошо, Константин Олегович.

— Вы уж постарайтесь. Уверен, что ваши мозги нам ещё пригодятся.

Пока я подбирала достаточно остроумный ответ, Лёшка решил взять ситуацию в свои руки.

— Костя, блин, чего привязался! — без обиняков вмешался он, обрушив свою немаленькую ладонь на проректорское плечо. — Хуже банного листа, честное слово...

— А меньше нужно чем попало за закрытыми дверями заниматься, — ничуть не обиделся Костик.

— На то они и закрытые, что стучать надо, — не остался в долгу Лёша.

Я невольно залилась краской и поспешила ретироваться из кабинета, схватив плащ и сумку, пробормотав на прощание:

— Ну, я пойду.

Поступала я совсем по-детски и крайне непрофессионально, в конце концов, ко мне тут руководство пришло первый раз в жизни, а я трусливо сбегаю с поля боя. Интуиция подсказывала, что всё это было неспроста. Но выяснять этот вопрос при свидетелях меня не тянуло.

Орлов нагнал меня на стоянке, когда я, готовая разреветься от обиды на весь мир, трясла свою сумку в поисках ключей, которые никак не желали находиться. Он перехватил мою руку, не сильно, но настойчиво вынуждая меня остановится:

— Сильно плохо?

Настроение требовало огрызнуться и ляпнуть какую-нибудь грубость, но карие глаза смотрели на меня, будто обволакивая, непривычно мягко и с ярко выраженной тревогой и заботой, что я тут же раскисла, хлюпнув носом.

— Не хочу, чтобы так, — утыкаясь в вырез его рубашки, видневшейся под ветровкой, проскулила я, пуская первые слёзы.

— Как?

— Как попало…

— Ууууу, — еле слышно усмехнулся он, проведя своей ладонью по моим волосам, которые порядком растрепались за день. — Нашла из-за чего расстраиваться. Так же веселее.

Его замечание не успокоило от слова "совсем", и я разревелась пуще прежнего, не то жалея себя, не то просто выплёскивая напряжение последних дней.

— Это-о-о-о тебе весело, а разгребать мне-е-е-е…

— Ну уж нет, мы теперь с тобой в одной лодке, так что вместе выгребем. Слышишь?

Я не слышала, но отчего-то верила, его густой баритон действовал на меня, как удав на кролика, на что мне оставалось лишь шмыгать носом и продолжать оставлять потоки туши на его груди.

Когда мой эмоциональный фон всё же решил прийти в норму, меня повезли ужинать, при этом забрав ключи от машины и не пустив за руль. Мозг работал вполсилы, но я все же догадалась позвонить Алле и попросить её заскочить к нам домой, поскольку сама я по делам задерживалась на работе.

Подруга пообещала, что всё будет по высшему разряду и попросила передать привет "работе", на что "работа", сидящая на соседнем сидении, самодовольно фыркнула и задорно подмигнула мне.  

Несмотря на целый миллион “но” и самую настоящую плеяду безрадостных событий, что пришлось пережить в девяностых всей стране, наше с Орловым детство до поры до времени можно было назвать вполне счастливым. 

Лёшка рос шумным и разговорчивым, отличаясь крайней неусидчивостью на уроках и сверхподвижностью на переменах, вечно попадая в различные передряги, за что не раз получал нагоняй — попеременно — то от классного руководителя, то от родителей. Но так или иначе, его любили все: учителя, одноклассники, многочисленные дворовые друзья, младшие брат и сестра (к началу нашего первого класса детей в семье Орловых уже было трое)... Было в нём что-то такое, что заставляло улыбаться, глядя на очередную Лёхину проказу. Возможно, всё дело в том, что при всей своей импульсивности, он никогда не был злым, и если что-то делал, то делал из чистого любопытства и вполне благородных мотивов.

Я же была спокойной и старательной, предпочитая на переменах тихо отсиживаться в стороне с очередной книжкой, взятой из библиотеки. Относились ко мне примерно так же: есть и есть. Это в средних классах мои акции заметно подросли, когда выяснилось, что у Вознесенской всегда можно списать. А пока… пока я наблюдала со стороны за происходящим, и даже наша первая учительница не уделяла мне особого внимания, ибо я никогда не создавала никаких проблем. Исполнительная, скромная, послушная... Это я сейчас, имея опыт общения с Женей и Тасей, понимаю, что с маленькой мной было явно что-то не то, ибо нормальным детям не свойственно такое поведение, но двадцать пять лет назад мне было вполне комфортно в своём маленьком мирке.