— В смысле? — не поняла я, о чём он вообще говорил.

— Юмор, — повторил Лёха. — Замечательная шутка. Но если не хочешь отвечать на вопрос об отце дочерей… так и скажи, — милостиво разрешил он, восприняв моё торжественное заявление как попытку не подпускать его близко.

Я слегка прищурилась, пристально рассматривая каждую чёрточку его лица в надежде понять, действительно ли он думает так, как говорит, или же просто пытается слиться с темы.

Но Лёшка выглядел как всегда, уже порядком расслабившись после моего сенсационного заявления.

Нет, ну зашибись, а мне-то что сейчас с этим делать? Сидеть и убеждать его, что я серьёзна как никогда, и у меня всё так же плохо с юмором? Кстати, за юмор было обидно, не всем же быть такими клоунами, как Орлов. Нет, он всё-таки идиот, клинический. О нет! А если это передаётся на генном уровне?!

Тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли и убеждая себя в одном: я попыталась, он не понял, можно теперь считать, что моя совесть чиста.

— Не хочу, — вяло согласилась я, отодвигая все откровения на более удачное "потом", да и всякое желание говорить с ним искренне у меня пропало напрочь.

Он хотел что-то сказать, но, к счастью, у меня зазвонил телефон, и я поспешно схватилась за трубку, радуясь Женькиной настойчивости как никогда.

— Мам, а ты скоро? — полюбопытствовал мой ребёнок.

— Не знаю, я всё ещё… на работе. А что? — врать, конечно, нехорошо, но говорить правду было как-то не с руки.

— Мы с Аллой хотим мне кончики волос подстричь, можно?

Подруга была парикмахером, а вернее, как сейчас было модно говорить, - стилистом, и уже не один год отвечала за творческий беспорядок на наших головах.

— Стригите, — на автомате разрешила я, чувствуя, как Лёшка всё это время без устали следит за мной, прислушиваясь и присматриваясь. Так и хотелось спросить, что он пытается увидеть, но вслух произнесла совсем другое: — Как Тася?

— Уроки делает, — фыркнула старшая дочь, — и ненавидит весь мир.

— Что-то случилось? — даже не удивилась я.

— Ей сегодня какой-то бедолага умудрился на шахматах шах и мат поставить.

— О как, — давненько у Таськи не находилось достойных соперников среди сверстников. — Как она?

— Злится и строит планы мести.

— Бедный парень.

— Говорю же, бедолага! Ладно, мам, всё, пока, я стричься.

И не дождавшись моего ответа, скинула трубку.

— Всё в порядке? — тут же уточнил Алексей, не пропустивший ни слова.

— Вполне. Всё как всегда, одна волосы стрижёт, вторая — строит план по захвату мира.

— У них большой потенциал, — неожиданно заключил Алексей. — Видимо, все в тебя?

— Надеюсь, что так. Ибо их отец — большой тормоз, — невесело заключила я, махнув рукой официанту.

В ресторане мы просидели ещё час, на протяжении которого Алексей Игоревич с умилением наблюдал, как я, поддавшись чувству голода, пробую каждый третий пункт меню.

Домой меня привезли уже после девяти. Ощущала себя сытой и бесконечно уставшей. Лёшка тоже был каким-то потерянным, впрочем, по нему это было не сильно заметно, но непривычная молчаливость, так или иначе, бросалась в глаза. Отсутствие шумной болтовни и вечных шуточек-улыбочек выдавали в нём крайнюю степень задумчивости, что не мешало ему с уверенностью вести мою машинку, ибо обратно за руль меня так и не пустили. Понимала, что надо бы разозлиться, но всё равно безвольной лужицей растеклась по пассажирскому сиденью, как никогда ощущая себя на своём месте. На душе было странно, но главным открытием явилось понимание, что больше ничего не будет так, как прежде. И уже не имело никакого значения, беременна я или нет, поверил мне Орлов или же действительно воспринял всё как шутку, но что-то неуловимое раз и навсегда сегодня перевернулось во мне. Изменения пока слабо поддавались анализу, и я предпочитала просто смиренно сидеть на своём месте и украдкой разглядывать Лёшку.

Уже у подъезда долго топтались на одном месте, не представляя, что можно сказать друг другу. Он крутил в своих руках мои ключи, а я так и не решалась их забрать. Чувство дежавю накрывало нас с головой, дезориентируя и выбивая почву из-под ног. В школьные годы мы часто любили вечерами поболтать, стоя под родительскими окнами. Поэтому казалось, что стоит только закрыть глаза… и всё будет как прежде. Осень, вечер, шелест листвы и ничем не обремененная молодость, полная предвкушений и планов.

— Во сколько тебе завтра в клинику? — в итоге разрушил Орлов всё очарование наших воспоминаний.

— Перед работой поеду.

— Я с тобой, — категорично заявил Лёша.

— Зачем? — нахмурилась я. — Результаты всё равно только через день будут. У меня только кровь возьмут.

— Я с тобой, — железобетонно повторил он, с чем я не решилась спорить.

— Как знаешь, — безразлично отозвалась, протягивая руку за ключами. — Я пойду. Там девочки уже…

Что там "уже" я не стала договаривать: упоминать при нём лишний раз дочерей мне теперь было напряжно, словно каждое неосторожное слово могло его навести на ненужные мысли. Вся уверенность и безрассудность, что бушевали ещё пару часов назад в ресторане, вдруг стали покидать меня, выпуская на передний план страх и неуверенность.

— Время, да, — согласился он, но ключи не отдал, засунув их себе в карман и поставив меня перед фактом: — Я провожу.

— Ты и так проводил! — всё же взбеленилась я, не готовая к встрече своего семейства и Орлова.

— До двери.

— Я сама способна дойти.

— А вдруг маньяк?

— А вдруг кирпич на голову? — передразнила его.

— Вот именно! А вдруг! — и не слушая никаких возражений, двинулся к двери, мне только и оставалось, что на своих каблуках ковылять за ним, проклиная упёртого Лёшку.

Взглядом велел открывать подъездную дверь, на что я упрямо скрестила руки на груди и, громко хмыкнув, отвернулась в сторону.

— Как маленькая, ей-богу, — фыркнул он.

— Вот кто бы говорил! — всё же отреагировала, наблюдая за тем, как он нарочито медленно тыкал в кнопки домофона.

Оставалось  только молиться, чтобы он ошибся с номером квартиры, либо чтобы с моими наверху случился неожиданный приступ глухоты, и они бы просто не заметили сигнала, но нет, после первого же “трунь” из динамика раздалось Женкино “кто?”.

— В наличии имеется один строптивый кандидат наук. Заказывали? — весело сообщил Алексей дочери.

Женечка немного подвисла, а потом вполне весело хохотнула:

— Давайте двух,  — и без лишних вопросов отворила нам дверь.

В подъезде со мной случился приступ кретинизма, и пока Лёшка, по-джентельменски придержавший для меня входную дверь, сам заходил внутрь, я решила, что было бы неплохо первой залететь в квартиру, перекрыв всякий доступ Орлова на свою территорию. И быстренько засеменила по ступенькам, совершенно не учтя, что при желании один Лёшкин шаг будет равен трём моим. Поэтому когда всё же обожратая я (привет каждому третьему пункту меню!) таки взлетела на свой четвёртый этаж, ощущая себя как минимум участником марафона, задыхаясь и хватаясь за бок, почти с ненавистью смотрела  на этого гада, который мало того что даже не запыхался, но и шёл за мной весь путь практически по пятам. Поклялась себе завтра же записаться в спортзал, и пофиг мне на все мои обстоятельства, включая то, что уже через несколько месяцев, несмотря на все мои старания, буду походить на колобка в лосинах, пытающегося взять штурмом беговую дорожку.