очень ценю ваше участие». И это было бы правильно. По-хорошему, мне стоило сделать это гораздо раньше. А мне все не до того было. Ну, то есть как? Ребенком я вообще многое воспринимала как должное, а взрослой… Не знаю. Может, я и впрямь поймала звезду, раз так легкомысленно относилась к его участию.

— Ты хочешь пригласить меня в ресторан?

Стыдно было ужасно. Но я не привыкла отступать.

— Я хочу перестать вести себя как неблагодарная свинья, — выпалила я. — Начать можно с обеда.

То, что в начале нашего разговора выглядело как намек на улыбку, вдруг… перестало быть намеком. Тонкие четко очерченные губы Вершинина разошлись, открывая ряд белоснежных (куда только фикса делась?) зубов. Золото в глазах разлилось через край и выплеснулось на меня волной мягкого жара. Так что я бы даже не удивилась, если бы упавшие с неба капли зашипели на моем лице, как на сковородке.

— Мне не нужна от тебя благодарность, — тихо заметил Артур, стирая чуть шершавыми на кончиках пальцами капли со щеки и продолжая ласкать теплым, как солнечные лучи, взглядом, от которого у меня мгновенно пересохло во рту и намертво прилип к глотке готовый сорваться вопрос «а что… что нужно?». — Пойдем!

— К-куда? — запнулась я, глядя на наши переплетенные пальцы.

— В машину. Не пешком же в ресторан топать, а?

— Почему? Я люблю гулять.

— Под ледяным дождем? — усмехнулся Вершинин. — Пойдем. Не хочу, чтобы ты заболела.

Так, держась за руки, мы и побежали к стоянке. С губ рвался нервный смех. И вопрос: «Что ты делаешь, Сенька? Что ты, мать его, делаешь?! Тут же явно никакими благодарностями не ограничиться! Да и не нужны они ему — сам сказал».

— Запрыгивай, — улыбнулся Вершинин, помогая мне взобраться в высокий внедорожник. Как и все местные, Артур был фанатом японского автопрома. А вот что меня удивило, так это то, что он сам сел за руль. Хлопок двери словно послужил отмашкой непогоде. Блинчик солнца исчез под плотным слоем свинцовых туч. Дождь и ветер забарабанили в стекла, и очень долго эти звуки были единственной мелодией, нарушающей тишину. Надо было что-то сказать, но я робела. Глядела на пролетающий мимо город. Непрекращающийся дождь и густой туман словно растворили в себе все краски, отчего казалось, что все вокруг завернуто в серое вылинявшее одеяло.

— На большой земле весна такая красивая, а здесь — бр-р-р!

— Замерзла? — Артур наклонился, нажал какие-то кнопки, включая печку. В тепле его аромат стал насыщеннее, ярче. Очень чувствительная к любого рода запахам, я настороженно повела носом и зажмурилась. Он пах очень хорошо. Очень. Похоже, в линейке моих любимых ароматов: маминого сливового пирога, влажной после дождя земли и довольно специфического запаха сцены — разогретой софитами, истоптанной сотнями ног древесины, краски и лака, на которые наслаивался тяжелый аромат старого бархата, сладковатой пудры и человеческого пота — напряженного, резкого, заряженного адреналином и волнением, прибыло.

— Тебе больше нравилось в столице?

— А? — встрепенулась я и призадумалась: — Да нет. Тут такая природа! Океан… Мне его жутко не хватало на самом деле. Я вас точно не задерживаю?

— Передумала насчет обеда?

— Нет! — возмутилась я. — Просто у вас же, наверное, график, и все такое.

— Ну, вообще-то в моем графике на сегодня значилась только встреча с Ефимовым.

С директором театра то есть. А я-то, дурочка, решила было, что он пришел посмотреть на меня. Что ж. Получай, Сенька. Тоже мне возомнила из себя цацу. Да у него таких, наверное…

— А по поводу чего встреча? Если это, конечно, не секрет.

— Да какие секреты? Деньги клянчил на постановку новых спектаклей под какую-то суперодаренную балерину. Не знаешь, о ком это он?

— Понятия не имею, — не моргнув глазом, соврала я, расцветая внутри как роза. Вершинин улыбнулся, отчего в уголках его глаз собрались тонкие лучики морщинок. Скосил на меня взгляд и снова уставился на дорогу.

— А куда мы едем?

— В одно хорошее место. И что, ты даже не спросишь, дам ли я денег?

— Нет. И даже если не дадите, это ничего не изменит. Вы и так сделали для меня и сотен других детей очень много.

— Есения…

— Постойте! — перебила я. — Можно я скажу? Я знаю, что вам не нужна благодарность. Она нужна мне, поэтому выслушайте, пожалуйста.

— Ну, давай, чтобы закрыть тему, — усмехнулся Вершинин, сворачивая к яхтклубу.

— Спасибо, что благодаря вам у меня появился шанс осуществить детскую мечту. И за то, что вы помогли маме, огромная отдельная благодарность. Я этого никогда не забуду. И еще…

— Да?

— Извините за тот случай в Японии. Не знаю, почему так мерзко себя повела. Я вас совершенно не знала и не задумывалась, что могу ранить. Тогда это казалось невозможным…

— Почему?

— Потому что вы такой… А я?

Вот это объяснила — так объяснила! Ч-черт. Опять смутившись, коснулась кончиками пальцев дрожащих век.

— А сейчас?

— Что? — тупила.

— Ты сказала, что тогда это казалось невозможным. А сейчас, получается, изменила свое мнение?

— Я не знаю, — растерялась вдруг. — Да и какая разница, если с тех пор все изменилось в принципе?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну-у-у, я слышала, вы женитесь, — промямлила я и вдруг осеклась от пришедшей в голову мысли: — Ой, а у вас не будет проблем?

От автора: друзья, спасибо что вы со мной и в этой книге. Люблю вас)

Глава 7.2

— Из-за чего? — непонятно почему развеселился Вершинин.

— От нашего совместно выхода? Не хотелось бы, чтобы у вас из-за меня возникло недопонимание с невестой.

— Есения, я тебя, наконец, заинтересовал?

— Нет! — возмутилась я. — Точнее… да. То есть… Я и раньше понимала, что вы хороший человек, — проблеяла чушь собачью и разозлилась, какого-то черта, на него, или же сама на себя? — А вообще — какая разница? — нахохлилась.

— Я терпеть не могу упущенные возможности.

— Возможности… — повторила эхом.

— Да. Ты же умненькая девочка. Понимаешь, что я в тебе… — Вершинин отвернулся к окну, будто этот разговор ему давался ничуть не легче, чем мне, и резко закончил: — заинтересован.

— Был, — уточнила я и вдруг надула губы! Какого черта? Что происходит? Я же не какая-то тупая овца, чтобы вот это все… Да и вообще, что изменилось за эту долбаную поездку? Я сама себя не узнаю. И его не узнаю, если честно. Так, может, все дело как раз таки в этом? В том, что я впервые вижу его не сквозь призму первого впечатления от встречи?

— Давай я сам буду за себя отвечать.

— Ну, давай! —