— А ведь ему было всего сорок семь! — сокрушались потрясенные коллеги.

— Что называется, сгорел на работе! — единодушно заявляли все, кто его знал.

— Он не жалел для своего дела ни сил, ни времени! — подмечали особенно проницательные.

Его преемником был назначен Макс, единственный холостяк в редакции. (Кандидатуры отцов семейств, которые передрались бы за эту рубрику, не рассматривались по моральным соображениям.) Кроме того, шеф считал, что Макс должен обладать необходимой для данной рубрики фантазией. Ведь все знали, что он еженедельно описывает собаку, которая по неподвижности вполне могла бы претендовать на достойное место в Книге рекордов Гиннесса. Значит, при виде голых красоток идеи посыплются из него, как из рога изобилия.

Гонорар за один текст составлял триста шиллингов. Порядок работы был такой: фоторедакция «Острова загадок» каждую неделю присылает ему домой пять — десять фото обнаженных девиц. Он должен выбрать одну и написать к ней краткий текст. Главное — не использовать одну и ту же девицу под разными именами и не наделять ее разными мечтами и жизненными планами. Иными словами, он должен был очень внимательно изучить фото, прежде чем приступать к составлению комментария.

И вот перед ним на рабочем столе лежали его первые восемь словачек, полячек или перекрашенных под блондинок азербайджанок. После получасового сравнительного анализа он выбрал фото номер три — юную блондинку на фоне студийного, искусственного пляжа, который выглядел более натурально, чем сама героиня. У юной леди было такое выражение лица, как будто фотограф за минуту до съемки сказал ей: «Эта фотография вряд ли сделает тебя знаменитой». Но ее выгодно отличала от других одна выдающаяся (в буквальном смысле) часть тела. Вернее, даже две. И Максу сразу же пришел в голову подходящий текст: «У Карлы (19 лет) очень чувствительная кожа, но она может часами бродить по горячему песку, не обжигая ног. „Я сама бросаю на себя тень!“ — говорит она уверенно и независимо».

После третьего прочтения текст уже не казался ему таким удачным, как вначале. К тому же он вдруг почувствовал угрызения совести оттого, что гонорар доставался ему так легко. Не только потому, что из-за Курта он совершенно утратил свою прежнюю форму, а еще и потому, что это было несправедливо по отношению к Карле, которая на этом фото, вероятно, заработала не больше, чем он. А ведь ей пришлось раздеваться, разминаться и бог знает что еще делать. И если бог не знает, что именно, то уж фотограф-то точно.

Поскольку у Макса все равно других планов не было, он решил к каждой фотографии придумывать как минимум по три комментария. То есть заодно работать и на перспективу, так сказать, про запас, на тот случай, если у него не будет фотографий обнаженных моделей или желания их комментировать. Однако запас не получился. Потому что тексты никуда не годились. С такими текстами он рисковал потерять и свой «Уголок любителей кроссвордов от Макса» — достаточно было только сдать в редакцию комментарий к фото номер пять — молодой женщины с дьявольским выражением лица, необыкновенно мускулистые ноги которой наводили на мысль о том, что от Кракова до Катовиц она, возможно, шла пешком: «Самое большое желание Ольги — фотографировать мужчин, которые мастурбируют, глядя на ее фото».

При сочинении комментария «В детстве Лесли, по-видимому, часто проглатывала косточки от персиков, потому что…» Максу пришлось прервать работу: у него оставалось всего десять минут на то, чтобы поставить Курта на ноги и приготовить его к зимней прогулке. Немецкий дратхаар Курт, образно выражаясь, стоял на пороге своего первого свидания с другим человеком кроме Макса. Вернее, лежал на пороге.

Желтое пятно у входа в парке Эстерхази была Катрин. Курт, похоже, несмотря на метель, сразу же распознал в ней человека, на которого ему надлежало произвести приятное впечатление. Не выдержав непосильной тяжести этого долга, он потащил Макса в противоположную сторону. Ему было холодно. Он весь промок. Его система наружного обогрева — густая шерсть — не справлялась со своей задачей. Декоративная металлическая решетка на морде жутко раздражала. Снег набивался между пальцами лап и противно намерзал на шерсть. Правая задняя лапа совершенно выбилась из сил, потому что Курт на секунду задрал ее вверх. (Он был кобель, а у них так заведено.)

Передача прошла без осложнений. Макс сунул Катрин, замурованной в глухой желтый ватный скафандр с узкими прорезями для глаз, поводок в руку и сказал:

— Вы можете смело его отпускать. Он никуда не убежит.

Они условились встретиться на том же месте, после того как Катрин проведет испытательную прогулку с Куртом и покажет ему за кофе и пирогом свою квартиру, расположенную в нескольких десятках метров, на другой стороне парка. Макс пожелал ей удачи на эти пару часов и на всякий случай оставил свой адрес.

— А если он не захочет идти, пусть себе лежит! — крикнул он ей вслед.

Катрин и Курт сразу же нашли общий язык. Она никогда до этого не имела дела с собаками, а он — с людьми. Она терпеть не могла собачий лай, а он — человеческую болтовню. Оба ненавидели зиму. Оба страдали от холода и снега. Оба мечтали о покое и надежной защите от внешнего мира. Оба отличались равнодушием, граничащим с толерантностью. Оба не мешали другим быть такими, какие они есть, и делать то, что они хотят. Вернее, не совсем так: как раз в этой деликатной сфере Катрин после нескольких коротких мгновений гармонии пришлось пойти своим путем.

Она отцепила поводок и, утопая в снегу, сделала несколько шагов вперед. Когда она обернулась, Курт лежал на том же самом месте, на котором состоялась его передача в чужие руки. После команды «Ко мне!» не произошло ничего драматического (с точки зрения Курта). Как и после десятикратного повторения той же команды. И многократного повторения вариаций на ту же тему: «Курт! Ко мне!», «Курт! Сейчас же ко мне!», «Глупая псина! Ко мне!» Не помогли и последовавшие за этим враждебно-оскорбительные выпады вроде: «Ты что, ходить разучился?», «У тебя что, ноги отсохли?», «Ты что, глухой?», «Эй ты, безногий и глухой!» Ничего не изменили и более или менее злые угрозы: «Сейчас я тебе приделаю ноги!.. Ты у меня пойдешь как миленький!», «Я все скажу твоему хозяину!» (Тут Курт чуть не расхохотался.) «Я сейчас вызову эвакуатор!», «Я сейчас вызову ветеринара!», «Я сейчас позвоню куда надо, и тебя отправят на мыло!», «Если ты сейчас же не подойдешь — не видать тебе никакого Рождества у меня дома, как своих ушей!»

— Ладно, твоя взяла. Иди ко мне, пошли домой… — скорее прошептала, чем крикнула Катрин обреченно, ни на что уже не рассчитывая.

Однако эти слова, похоже, вызвали у Курта не то сочувствие, не то понимание, не то прилив энергии. Во всяком случае, он вдруг поднялся на ноги и через пару минут уже был рядом с Катрин. Описав вокруг нее круг, он лег на снег и свернулся калачиком. В ней проснулись честолюбие и азарт. Пройдя еще несколько метров вперед и оглянувшись, она тем же обреченным тоном произнесла:

— Курт, ты победил. Иди ко мне, пошли домой!

Курт поплелся следом. Катрин повторила фокус еще два-три раза. Они уже были совсем рядом с ее домом.