Когда она, вдвое увеличив дистанцию, оглянулась, Курт исчез. Она искала его целый час. Она прочесала весь парк Эстерхази. Она изучала каждый след, даже птичий. (Может, его уволокли вороны!) Она прокричала «Курт!» большее количество раз, громче, отчаянней и истеричней, чем жены всех Куртов, вместе взятых, за все время их совместной жизни от помолвки до золотой свадьбы. Но все было напрасно. Курт бесследно исчез.

Макс как раз только что сел за свой рабочий стол с намерением сообщить читателям, что Людмила (фото номер один) «в свободное от работы время больше всего любит вязать пуловеры», и уже со страхом предвидел неизбежный финал комментария: «но в данном случае ей, похоже, не хватило шерсти». В этот момент в дверь кто-то отчаянно позвонил.

На пороге стояла Катрин в своем желтом космическом скафандре. То немногое от ее внешности, что было видно, говорило о крайней степени отчаяния.

— Курт пропал! — доложила она, тяжело дыша.

Макс облегченно вздохнул. Он уже подумал, что произошло что-нибудь ужасное.

— Я обыскала весь парк, но он как сквозь землю провалился. Сколько стоит такая собака?

Она принялась ощупывать карманы скафандра, как будто искала кошелек.

— Давайте сначала успокоимся… — сказал Макс. «Классная реплика! — подумал он. — Часто употребляется в кино и редко в жизни». — Хотите кофе? — «Тоже классная реплика, — подумал он. — В кино употребляется редко, зато в жизни — слишком часто».

— Кофе?.. — в ужасе воскликнула Катрин. — Надо срочно идти в полицию и писать заявление о пропаже собаки. А потом опять искать ее в парке. А то она еще замерзнет.

«Не замерзнет, — подумал Макс. — Во-первых, это для Курта слишком утомительное занятие. Во-вторых, у него в жилах скорее антифриз, чем кровь». Но он не стал делиться своими мыслями с Катрин. Похлопав по ее правому скафандровому плечу, он сказал:

— Нет никаких причин для беспокойства. Курт где-нибудь рядом. Сейчас мы за ним сходим, о’кей?

— О’кей, — ответила Катрин и автоматически протянула ему руку (вернее, космическую рукавицу), как будто после сложных переговоров они наконец пришли к компромиссу.

Макс надел в прихожей зимние ботинки. Когда он вернулся в гостиную, Катрин, стоявшая у письменного стола, спросила:

— Вы… э-э-э… фотограф?

Ее голос вдруг изменился и стал резким и неприязненным. Капюшон ее скафандра был откинут назад. Она в этот момент была похожа на Вайнону Райдер в начале очередного приступа неприязни к мужчинам.

Макс забыл убрать фотографии голых девиц. Они лежали посреди стола, аккуратно разложенные по номерам.

— Нет, — ответил он смущенно. — Эти снимки нужны мне для работы.

— Так сказать, творческий стимул, — сказала Катрин. Теперь она выглядела как Вайнона Райдер в момент кульминации очередного приступа неприязни к мужчинам. — Впрочем, извините! Какое мне, собственно, до этого дело! — прибавила она и опять надела капюшон.

Вайнона Райдер вряд ли сказала бы что-либо подобное.

Макс не стал объяснять ей, какую роль играли эти фото в его работе. Он был рад поскорее выйти на свежий, зимний воздух.

Курта они нашли относительно быстро. Макс спросил Катрин, где именно она в последний раз видела собаку, и они тут же направились к указанному месту.

— Он должен быть здесь, — сказал Макс.

— Здесь никого нет, — возразила Катрин.

— Куррррррррррт! — рявкнул Макс. Его «рррр» позавидовали бы многие злые собаки.

Ближайший сугроб пошевелился. На глубине нескольких метров находился Курт. Крик разбудил его.

— Он построил себе настоящее иглу!.. — восхищенно воскликнула Катрин.

«Утопия, — подумал Макс. — Скорее всего, иглу само образовалось вокруг Курта».

Курт чувствовал себя превосходно. Он отделался испугом Катрин. И все же они вдвоем донесли его до самой двери. Он уснул у них на руках и стал еще тяжелее.

— Вы не подниметесь ко мне на чашку кофе? — спросил Макс.

«Эту реплику явно недооценивали», — подумал он.

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны. Как-нибудь в другой раз, — ответила Катрин.

«Реплика, которой явно злоупотребляют как в кино, так и в жизни», — подумал Макс.

— Вы еще не решили, возьмете ли собаку на Рождество? — спросил он.

— Скорее всего, возьму, — ответила Катрин. — Она мне почему-то понравилась.

В понедельник вечером Катрин ужинала у своей подруги Беаты. Вернее, не ужинала, а слушала Беату. Хотя часть ужина ей все же пришлось съесть. И этого было вполне достаточно. Потому что ужин, приготовленный Беатой, был малопригоден для употребления в пищу. Он был невкусным. Он всегда был невкусным.

— Что-то я сделала не так, — обычно признавала и сама Беата, глядя на упорно не пустеющие тарелки.

— Все, — каждый раз хотелось сказать Катрин.

С Беатой и едой все обстояло так же, как с Беатой и любовью. Особое явление «Беата и любовь» уже три года было неразрывно связано с именем Джо. Это имя служило лейтмотивом и главным смыслом дружбы Беаты с Катрин. Два основополагающих вопроса — «Что я делаю не так?» и «Что мне делать?» — давали обильную пищу для их многочасовых вечерних бесед. Два неизменных ответа — «Все» и «Все наоборот» — каждый раз готовы были сорваться с языка Катрин. Иногда они срывались и шлепались в упорно не пустеющие тарелки. Этого Беата вынести не могла, и дружба в таких случаях обычно закрывалась на перерыв. До тех пор, пока Беата не принимала решение «на этот раз окончательно бросить Джо». Соответствующее телефонное сообщение от нее поступало иногда через несколько дней. Потом перерыв в дружбе заканчивался.

В этот раз вечеру отдыха в обществе Беаты и призрака Джо предшествовал сумасшедший рабочий день. Окулист, доктор Харлих, на несколько минут заживо погребенный снежной лавиной, обрушившейся на него с крыши, чувствовал себя после этого стихийного бедствия униженным и грязным и ничем не мог помочь своей ассистентке Катрин.

— Прекрасная фройляйн, я целиком полагаюсь на ваше усердие, на ваше умение и на вашу молодость, — заявил он убитым (снежной лавиной) голосом и покинул клинику.

В приемной было полно народу. Плохая видимость, обусловленная туманом, снегом и взаимодействием этих двух видов осадков, привела к тому, что широкие слои населения почувствовали необходимость проверить свое зрение. А поскольку доктрина доктора Харлиха — «всякий, кто переступает порог нашей клиники, является нашим пациентом, и ему немедленно должна быть оказана медицинская помощь» (доктрина, обходившаяся без предварительной записи пациентов) — имела силу закона даже в отсутствие доктора Харлиха, то обеденный перерыв Катрин был принесен в жертву дюжине пациентов, которым «немедленно должна была быть оказана медицинская помощь».