– Вест-Вьют меньше Громнета, в нем даже постоялого двора нет, – продолжила Эмили. – Но он очень милый, и обычно по утрам мы совершаем дальние прогулки по болотам.

– Как здорово… – сказала Ада с тоской. – Хочешь последний кусок пирога?

– Лучше ты возьми, – ответила Эмили, поглубже зарываясь в одеяло. – А когда возвращаемся, Шарлотта, Эмили и Анна записывают истории, которые им пришли в голову во время прогулки. Знаешь, они настоящие писатели. Одна их история называется «Девушки из стеклянного города», – о трех девушках, которые приехали в Англию из Африки, погостить. А другая – «Девушки из Гондала», о трех японских принцессах. А моя любимая – «Оглянись в огне» – о воображаемом королевстве и трех вспыльчивых девушках, которые вечно попадают во всякие переделки.

– Я бы хотела их почитать, – сказал Ада, заворачивая последний кекс в салфетку и кладя на прикроватный столик. Затем она задула свечу и задернула полог.

– Вот если пойдешь в школу – почитаешь, – ответила Эмили мечтательно. – Они записывают их в маленькие книжечки очень мелким почерком.

Ее голос делался все тише. В темноте Ада не видела ее лица.

– Твой отец очень сердился на моего, – продолжала Эмили. Голос ее пресекся, словно она пыталась сдержать всхлип. – Отец говорит, что если он быстро не добьется заметного продвижения в работе над «Звездчатым разумом», лорд Гот укажет ему на порог.

Ада высвободилась из-под одеяла и сжала руки любимой подруги.

– Постарайся заснуть, – сказала она. – Утро вечера мудренее.

Но она сама не очень в это верила. Лорд Гот казался очень злым, и палец, обожженный преподобным Торвилем в расплавленном чеддере на пути из столовой, его настроения не улучшил. Ада закрыла глаза. Ей надо будет тактично поговорить с отцом по завершении литературно-собачьей выставки. А то она рискует никогда больше не увидеть Эмили.

Где-то вдалеке печальный вой разнесся в морозном воздухе.

Руби-буфетчица подняла их рано утром.

– Миссис У’Бью ужасть как сердита на твоего отца за сорванный обед, – сказала она Эмили, ставя поднос с завтраком. – Говорит, что его светлости нажалуется. И это еще не все.

– Не все? – повторила Ада, спрыгивая с кровати и накидывая шлафрок.

– Нет…

Глаза Руби широко распахнулись.

– Кто-то все переворошил вверх дном в большой буфетной и свистнул оттуда окорок. Миссис У’Бью подозревает одного из псов, и она просто вне себя! Она напустилась на Мальзельо, но он заявил, что все собаки были заперты в своих будках в Невинных погребах, и погремел у нее перед носом своими ключами на связке. Тогда, – Руби задрожала, – миссис У’Бью опять швырять тарелки затеяла…

– Сядь-ка, Руби, – сказала Ада, – и выпей чаю.

Позавтракав, Ада и Эмили оделись, затем утеплились большими шотландскими беретами и вязаными ирландскими перчатками и отправились на улицу. Фэнсидэй со своими сестрами и другими участниками ансамбля «Громобойчики» только что прибыли на репетицию открытия литературно-собачьей выставки, и Ада помахала ей рукой, пока все прочие выгружали из телеги свои инородные инструменты и заносили их в дом.

– Мистер Теккерей сказал, что я идеально подхожу для музыкальной адаптации его сатирического романа о деревенской жизни, – проверещала она, к вящему неудовольствию своих сестер. – «Ярмарка непослушания». Ну, вы, наверно, о ней слышали. В любом случае, жду вас на представлении!

Сестер Вотте Ада и Эмили обнаружили перед западным крылом. Они лепили снеговика вместе с Уильямом, в то время как Брамбл Вотте застенчиво смотрел на них, глубоко засунув руки в карманы.

Они слепили снеговику такое внушительное туловище, что Аде и Эмили прошлось помочь сестрам скатать большой ком снега для головы. Потом Ада с Уильямом оторвали его от земли и водрузили на плечи снеговику. Эмили скинула варежки и стала вылепливать его лицо. Все стояли и смотрели.

– Она очень талантлива, – черканула Шарлотта Вотте в своем блокнотике.

– Нам нравится, как она рисует, – накорябала Эмили Вотте почти печатными буквами.

– Надеемся, когда-нибудь она проиллюстрирует наши романы, – написала Анна Вотте.

– Не сомневаюсь – так оно и будет! – сказала Ада. – Эмили рассказывала мне прошлой ночью, какие вы истории сочиняете. Мне бы хотелось их как-нибудь почитать.

Затем она повернулась к мальчику, взиравшему на нее из-под частокола нечесаных волос.

– А ты, Брамбл? – спросила она. – Ты что-нибудь сочиняешь или рисуешь?

– Нет, – сказал он застенчиво, – но мне нравится разыгрывать сценки из сестриных историй, когда я подолгу гуляю в одиночестве.

Брамбл уставился на свои ботинки.

– Чего бы я действительно хотел – так это стать актером. Но у меня, как у сестер, – проклятая фамильная застенчивость.

– Ах, как жаль, – искренне сказала Ада. – Но, может, ты ее еще преодолеешь.

Все четверо Вотте стояли, потупившись.

– Ну, как вам? – спросила наконец Эмили Брюквидж, поворачиваясь к остальным.

– Великолепно! – закричал ее брат. – Но не хватает последнего штриха.

Он нагнулся и поднял обглоданную кость от окорока, валяющуюся в снегу у его ног. Она была белой и блестящей, с явственно видными следами зубов по всей длине. Выпрямившись, Уильям воткнул ее снеговику вместо носа.

– Вам никого это не напоминает? – спросил он, ухмыляясь.

– Пальца Християна Андерсена! – закричала Ада. Потом повернулась к Эмили: – Как ты думаешь, это костяшка не от того окорока, что пропал у миссис У’Бью из кухни?

– Вернее, то, что от него осталось, – мрачно уточнила та.

Полная луна взошла на небо, заливая Грянул-Гром-Холл серебряным свечением. Снег сверкал и переливался на земле, морозный воздух наполнился скрипом колес по смерзшемуся гравию: гости литературно-собачьей выставки начали съезжаться в Грянул-Гром. Лорд Гот стоял на пороге, облаченный в великолепный албанский кафтан, шитый золотом, и баранью папаху, готовый встречать прибывших. Ада и Эмили, как следует утепленные своими ирландскими варежками и шотландскими беретами, стояли за одной из колонн классического портика.