— А если подстилку сделать из веток, типа санок? Вы бы смогли волоком меня отвезти.

— Что еще за глупость? — опешил он, нахмурившись, поразившись ее сообразительности. Этот разговор невозможно напрягал Ивана. Он прекрасно знал, что если бы действительно он захотел, то нашел бы способ доставить девушку не только до дальней деревни, но и до Петербурга если надо. Но он совсем не хотел, чтобы девушка куда — либо исчезала из его избушки теперь. Может быть потом, чуть позже. Но теперь он всем своим существом чувствовал, что яростно хочет, чтобы зависимое положение Катюши при нем продолжалось и далее, и она непременно находилась здесь подле него.

— Так же в санях люди зимой ездят.

— А это уж совсем глупая мысль Катерина Васильевна, — заметил он, нахмурившись. — И к тому же морозы стоят лютые теперь, да и тропу занесло. И на подстилке этой, Вы замерзните насмерть. А идти мне придется почти три дня и в лесу ночевать. Вы не выдержите такого.

Катюша долго молчала, инстинктивно чувствуя, что он чего-то не договаривает или просто пытается ей внушить, что ей никак не выбраться из его логова. Это совсем не нравилось ей и вызывало в ее мыслях неприятные думы о том, что он специально делает все, чтобы не отпускать ее отсюда. И оттого она тихо напряженно сказала:

— Мне отчего-то кажется Иван Алексеевич, что Вы ищете предлог, чтобы я осталась здесь.

Он упер на нее темный горящий взор и лишь через минуту с вызовом произнес:

— А если и вправду ищу?

— Я уже поняла это! — пролепетала девушка, поджав губки. И видя, что теперь он начал играть в открытую, она нервно сказала. — И знаете, что я Вам скажу… знаете? — она замялась и, сглотнув комок в горле, выпалила. — Вы должны помочь мне выбраться из леса! Должны!

— Должен? С чего бы это?! — ехидно заметил он, оскалившись не по-доброму. — У меня совершенно нет желания в такой лютый мороз отправляться куда-то, да еще за сорок верст. Еды на зимовье у меня хватит на нас обоих. К тому же я охочусь постоянно. А вот весной может быть, когда снег сойдет, да и Вы поправитесь…

— Как весной? — опешила вконец Катюша.

— Вот именно! До весны даже не заикайтесь о том, — закончил он властно. Проворно встав из-за стола, Иван быстро отвернулся и отошел от девушки, видимо намереваясь закончить этот важный для нее разговор.

— Вы не имеете права удерживать меня здесь! — возмутилась в сердцах Катюша, нервно смотря в его широкую спину, и ощущая, что от негодования у нее дико стучит сердце. — Иначе я … я, — она замялась, подбирая в своей головке слова, и нервно кусая губы, понимая, что не может даже заставить его сделать, как ей надобно. Ибо теперь, беспомощная, с больными ногами, она полностью была в его власти, и он видимо решил бессовестно воспользоваться этим ее немощным положением. Иван резко обернулся к ней и в три прыжка вновь приблизился к девушке и угрожающе склонился над ней.

— И что же Вы сделаете, Катерина Васильевна? Закричите? Заплачете? Что еще? — с вызовом и какой-то издевкой прохрипел он ей прямо в лицо.

Катюша уже намеревалась достойно ответить этому наглецу, но видя нескрываемую угрозу и жесткость в его темно-зеленых опасных глазах, уже через миг замерла, все же не решившись более спорить с ним.

— С Вами совсем невозможно говорить, Иван Алексеевич, — обиженно пролепетала она.

— А Вы и не говорите, — задиристо заметил он. — Когда Вы молчите, Вы мне больше нравитесь…

Катюша замолчав, поджала губки и опустила взор в свою тарелку. На ее глазах навернулись слезы. Иван, окинув темноволосую головку девушки предостерегающим взором, отошел от нее и принялся снимать со стены свое оружие, видимо, как и обычно, по вечерам, намереваясь почистить его. Катя кидала на него нервные быстрые взоры и хмурилась. Она понимала, что более не может оставаться здесь. Ибо ее до крайности смущали и нервировали темные пристальные взоры Ивана и его постоянные якобы нечаянные дерзкие прикосновения, когда он носил ее в баньку, или растирал ей ноги. Какое-то внутреннее чувство подсказывало девушке, что она нравится Ивану как девица. И оттого он, видимо преследуя свои темные желания, не хотел отпускать ее из своего лесного жилища. Но Катюша всей душой жаждала выбраться из этой глухой чащи леса и избавиться от власти этого мрачного, сурового отшельника.

Через некоторое время она, не выдержав напряжения, устремила на него отчаянный взор.

— Не пойму я Вас, — заметила она нервно. — Вы что же предлагаете мне навечно остаться здесь?

— Отчего же? — глухо ответил Иван, вновь обернув к ней лицо. — Выздоравливайте скорее, чтобы ножки Ваши сами ходить могли. Да идите на все четыре стороны. А сам я Вас никуда не понесу! Ибо не под силу это мне…

— Итак, по рукам, — согласился довольно маленький скорняк, и добродушно улыбнулся высокому отшельнику. — В течение трех следующих месяцев, Вы должны будете, привозить мне четыре лисьи шкурки в месяц. С учетом, этих пяти шкур. Уже к апрелю мы будем в расчете

— Договорились, — кивнул Иван. — Когда я смогу забрать шубку?

— Да хоть сейчас. Уже как неделю я сшил ее на нужный размер, как Вы и заказывали.

Тридцать первого декабря весь день шел снег. Катюша печальная, скучающая сидела у окна. Обед уже был почти готов, и она отстраненно смотрела сквозь натянутый на окне бычий пузырь на улицу. Холодный зимний свет едва проникал внутрь избы. Лавка, на которую ее пару часов назад посадил Иван, находилась около печки и Катюша ждала, когда закипит суп. Перед своим уходом все необходимые продукты и приправы Иван поставил на небольшой стол, для того чтобы девушке было удобнее. Катюша теперь была в избушке одна, ибо еще с утра Иван ушел по делам в ближайшую деревню.

Сегодня кончались святки. Праздничные таинственные дни, которые Катюша любила еще с детства. Она помнила, как в зеленой гостиной в родительском доме на святки собирались многочисленные гости, и устраивались званые вечера с плясками и гаданиями. В усадебном доме Пашковых две недели подряд пахло свежими аппетитными пирогами и засахаренными фруктами. Катя вспоминала, как еще девочкой она сестрой и братом убегала играть на заснеженный двор, чтобы покататься с большой ледяной горы, которую по велению ее батюшки дворовые заливали каждую зиму для господских детей.

Катя не заметила, как из ее глаз полились тихие слезы, а ее сердце забилось частыми глухими ударами. Как давно это было. И тогда она даже подумать не могла, что ее любимые родные люди будут зверски убиты разбойниками. Она еще сама до конца не понимала, как осталась жива. И почти не верила, что все события, которые происходили с ней сейчас, были реальностью, а не плодом ее больного воображения.

Более месяца она обитала в жилище Ивана. И все это время ее ноги так и не выздоровели. Ступней и низа ног она не чувствовала. Ни растирания, ни снадобье знахарки не помогло. И Катя с каждым днем, все более и более отчаивалась, думая, что уже никогда она не вернется к своей прежней спокойной, полной достатка и неги жизни.