Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пожалуй, об этом я не подумала.
— Эх ты, а ведь полковник тебя предупреждал: «Бептолл — малый не промах».
Видимо, она решила не комментировать мое последнее замечание, поэтому мы продолжили одеваться молча. Покончив с этим, я протянул ей фонарь и показал, куда светить, а сам, прихватив штопор и две припасенные стойки, полез вверх по лестнице, намереваясь открыть люк. Одну стойку положил на верхнюю ступеньку, конец отвертки воткнул в деревянную крышку прямо над ступенькой и отвинтил верхний шуруп настолько, что он твердо уперся в другую стойку, которую я подставил для упора под крышку. Дождь без устали колотил по крышке, и я плечами передернул, представив себе, как тут же промокну насквозь. А потом понял, что ничего глупее предположить не мог, так как в ближайшем будущем должен оказаться там, где на влажность жаловаться не принято.
Крышка поддавалась легко. Может быть, дерево было старое и сухое, а может быть, винты, которые держали задвижку, проржавели, но мне пришлось всего раз десять провернуть в центре, как крайние болты стали вылезать сами но себе, и я услышал треск поддающегося дерева. Еще десяток поворотов, и сопротивление совсем ослабло, задвижка вышла из пазов, и путь оказался свободен... Конечно, в том случае, если Флек со своими приятелями не стоял сейчас прямо над нами и не ждал, пока я высуну голову. Проверить это можно было только одним способом, не слишком надежным, но, во всяком случае, логичным — высунуть мою буйную головушку и посмотреть, что из этого выйдет.
Я спустил вниз обе стойки и отвертку, проверил, под руками ли канистры от воды, шепотом приказал Мари выключить фонарь и, приоткрыв крышку на несколько дюймов, стал нащупывать задвижку на внешней стороне. Она была там, где ей и положено,— свободно лежала на крышке. Я аккуратно, стараясь не издать ни звука, положил ее на палубу, согнувшись в три погибели и подпирая спиной крышку, поднялся еще на три ступеньки и вцепился пальцами в край крышки... потом одним резким движением распрямил и спину и руку. Крышка встала по вертикали, а моя голова выскочила из люка фута на два, не хуже любого чертика из табакерки. Как ни странно, выстрела не последовало.
Выстрела не последовало потому, что стрелять было некому, а стрелять было некому потому, что никому, кроме совершенно слабоумных, не придет в голову торчать на палубе в такую непогодь без видимых причин. Но и такому недоумку пришлось бы облачиться в броню. Если бы вы решили встать на дно Ниагарского водопада, и то, что на вас лилось сверху, назвали бы дождиком, то вам и этот поток был бы тогда нипочем. Если бы какой-нибудь изобретатель додумался сконструировать пулемет, стреляющий водой, то, наверное, получилось бы именно то, что было в ту ночь. Огромного размера ледяные капли обрушивались на шхуну в тесной близости друг от друга, образуя глухую стену, и били по палубе с такой свирепой яростью, как будто намеревались пробить ее насквозь. Гигантские капли, которые я сравнил бы с пушечными ядрами, вскипали на палубе белой пеной, и гребни этой пены подскакивали высоко вверх. Безжалостность, с которой стихия обрушилась на мою спину, ужасала. Пяти секунд не прошло, как на мне не осталось сухой нитки.
Пришлось преодолевать страстное желание захлопнуть крышку и вернуться в нашу нору, которая теперь показалась теплой и уютной. Но тут же перед глазами мысленно возник Флек, готовящий адское зелье, и два обглоданных скелета на дне морском, и, не успев толком сообразить, что делаю, я откинул до конца крышку и выскочил наружу, протянув руки за канистрами.
Секунд через пятнадцать Мари стояла рядом со мной, и я аккуратно закрыл крышку люка, водрузив на место задвижку на тот случай, если кому вздумается сделать вечерний обход.
Ночная тьма и ливень позволяли видеть не более, чем на несколько футов вперед. Поэтому мы скорее прощупывали, чем видели путь к борту. Перегнувшись через перила левого борта, я попытался определить местонахождение винта. Из-за плохой видимости Флек, наверное, дал распоряжение сбавить ход, и шхуна делала не более трех узлов, но все же винт мог бы нас располосовать за милую душу.
Поначалу я не видел ничего, кроме поверхности моря, которое превратилось в белую бурлящую и шипящую пену, но постепенно глаза привыкли к темноте, и я смог различить темную заплату на воде там, где она оказывалась под прикрытием далеко выдающейся кормы. Совсем черной ее, конечно, нельзя было назвать, поскольку она искрилась и фосфоресцировала, и я довольно быстро определил область максимальной турбулентности, которая и являлась причиной всего этого фейерверка. Вот там и есть винт, довольно далеко, так что мы вполне можем нырнуть с кормы, не боясь попасть в водоворот винта.
Мари пошла первой. В одной руке она держала канистру, а за другую я спускал ее все ниже, пока она наполовину не погрузилась в воду. Потом настал мой черед, и пять секунд спустя я сам очутился в воде.
Никто не видел и не слышал, как мы удалились. А мы не видели, как удалилась шхуна со своим капитаном. В эту ночь Флек не включил противотуманных огней. Видимо, на него столько дел навалилось, что он забыл, где находится выключатель.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Вторник, 19.00 — среда, 9.00
После судорожно-леденящего дождя морская вода показалась теплой, как парное молоко. Волнения не было, и если бы не всемирный потоп, который обрушивался с небес на наши головы, все было бы вполне спокойно. Ветер, похоже, по-прежнему дул с востока, но это утверждение могло быть верным только в том случае, если не было ошибочным предположение о южном курсе движения шхуны.
В первые секунд тридцать я не видел Мари. Она должна была быть поблизости, всего в нескольких ярдах, но этот проклятый ливень создавал такую густую завесу, что над поверхностью моря ничего, кроме белой вскипающей пены, различить было невозможно. Я дважды позвал ее, но она не откликнулась. Волоча за собой канистру, я поплыл, не успел сделать и нескольких взмахов, как наткнулся на нее. Она кашляла и отплевывалась — видно, наглоталась воды, но при этом надежно вцепилась